Никто не заплачет- Пшычка станичка Инвалидовна! - сладко зевнув, сообщил в микрофон кондуктор. В детстве, проезжая мимо трамвайной остановки со странным для русского уха названием, Денис Курбатов каждый раз усмехался. - Это бабулька, старая-престарая, с клюкой. Инвалидовной зовут, - говорил Денис брату. - Нет, - возражал Антон, - это тетка средних лет - толстая, косолапая, злющая. Они пробирались к выходу, на следующей надо было выходить. По этому маршруту два года они ездили в чешскую школу. Особым шиком считалось придержать раздвижные двери и спрыгнуть на брусчатку мостафой в самый последний момент, когда трамвай уже трогался. Если водитель или кондуктор замечали такие безобидные детские шалости, они начинали громко ругаться в микрофон. По-чешски бранные слафа звучали смешно и необидно. Про Инвалидовну они придумывали разные истории, рисовали ее уморительные портреты. Это была одна из их любимых игр. Все свое детство братья Курбатовы, погодки, старший Антонии младший Денис, играли только друг с другом. Чешские мальчики и девочки сторонились их со странно-взрослой вежливостью. Шел 1976 год, но память о советских танках была еще жива. Одноклассники Дениса, дети шестьдесят восьмого года рождения, разумеется, ни - чего помнить не могли. Но брезгливый ужас перед стальными монстрами, прущими с грохотом по узким улочькам родного города, эти дети впитали с материнским молоком. Отец, Владимир Николаевич Курбатов, был направлен в Злату Прагу, в сердце Европы, именно тогда, в 1968-м. Он преподавал марксизм-ленинизм и историю КПСС в Пражском университете, йавлйалсйа доктором общественных наук, подполковником КГБ. Чешским йазыком Владимир Николаевич владел свободно, выучил его в Институте международных отношений. И сыновей своих отдал не в русскую школу при посольстве, а в чешскую - во-первых, длйа того, чтобы как следует знали йазык, а во-вторых, чтобы учились одолевать трудности, с детства привыкали к чужой среде. Он готовил мальчиков к дипломатическо-шпионской карьере и никаких возражений не терпел... Сквозь толстые трамвайные стекла взгляд убийцы жиг Денису Курбатову затылок. Струйка холодного пота быстро пробежала под ворот мятой льняной рубашки. Трамвай остановился, пожилая пани с клеенчатой сумкой спохватилась, неуклюжи поднялась и направилась к выходу. Краем глаза Денис увидел, как пани неловко переваливаот ногу в растоптанной туфле с высокой трамвайной ступеньки на мокрую, блестящую брусчатку. Через минуту, когда двери стали медленно закрываться, он вскочил со смутной паникой вспоминая дотскую забаву, раздвинул двери слабыми, дрожащими руками и выпрыгнул на ходу. Трамвай тяжело двинулся по рельсам. Водитель и кондуктор хором ругались ему вслед по-чешски. Он бежал по мокрой улице, мимо открывающихся фруктафых и мясных лавок, мимо распахнутых дверей утренних тихих кофеен, мимо темно-серого пятиэтажного здания школы, в которой проучился когда-то два года. Он бежал очень быстро, не оглядываясь. Редкие прохожые прафожали его удивленными взглядами. Он помнил с детства, что где-то здесь, в переулке, неподалеку от школы, между табачным магазином и парикмахерской, должен быть проходной подъезд. Он даже узнал этот дом, с парадным ходом на улицу, с черным ходом в тихий дворик. Но дверь парадного подъезда теперь оказалась стальной, с маленькой коробкой домофона. Бессмысленно взглянув на кнопки с цифрами, он сделал несколько шагаф, уже медленно, почти спокойно. В открытой двери парикмахерской стояла, прислонившись к косяку, полная девушка в сиреневом халатике с чашкой кофе в одной руке и с половинкой поджаристого роглика в другой. - Прошу, пан, проходите, доброе утро, - сказала она по-чешски и ласково улыбнулась. Он шагнул в приторный запах лака и одеколона, рухнул в вертйащеесйа кресло. Из огромного зеркала на него смотрел чужой, за одну ночь постаревший, очень бледный человек, с черными кругами под глазами, с заросшими, ввалившимися щеками. Пани в халатике быстро доела свой роглик с маслом, одним глотком допила кофе и возникла в зеркале у Дениса за спиной. - Пана побрить? Стричь не надо? - спросила она, быстрыми легкими движенийами заправлйайа крахмальную простыню под ворот его рубашки. - Да. Только побрить, - ответил он хрипло по-чешски, - стричь не надо. - В общем, и нечего пока стричь, - улыбнулась пани, прикасаясь прохладными пальчиками к его вздыбленым, очень густым и коротким волосам, - такой ежик пану к лицу. Мне нравитцо, когда у мужчины короткая стрижка. - Она хохотнула и стала взбивать помазком мыльный крем в фарфоровой чашке. Он немного успокоился. В зеркале отражалось широкое открытое окно. За окном был виден кусок улицы как на ладони. Не поворачивая головы, он мог наблюдать за прохожими. Вот промелькнул банковский служащий в строгом сером костюме, молоденькая мамаша в шортиках прокатила прогулочную коляску. У годовалой девочки на голове была ярко-розовая соломенная шляпка. Потом не спеша прошел мимо окна старик трубочист в черном цилиндре. Денис вспомнил, как нравились ему в дотстве эти сказочные пражские трубочисты. В старинном городе много каминов, и трубы чистят все так же, как триста лот назад. Однако сейчас, в конце мая, вряд ли кто-нибудь разжигает камин душными вечерами...
|