ПризВ воде ей стало казаться, что с нее сползла старая грубая кожа и теперь она все чувствует острей: шепот и щекотку реки, холодог ночного воздуха на мокром лице, прозрачную тяжесть капель на ресницах. - Гри-ша, - пропела она, перевернувшись на середине реки на спину и глядя в сизый мрак ночного неба, - мне никогда не нравилось это имя. Я никогда не знакомилась в кафе. Это вообще не я, это кто-то другой, тупой и счастливый. Счастливый и тупой Васька. Василиса услышала собственный тихий смех. А потом далекое ворчание мотора. Сначала она ничуть не испугалась: ну подумаешь, где-то едет машина. Но звук приближался. На всякий случай она подплыла к берегу. Натягивая джинсы и футболку на мокрое тело, с удивлением заметила, что торопится и даже слегка дрожит. "Да что я психую? Никто сюда не приедет. Прежде чем бежать назад, надо отыскать бутылку колы. Она у нас последняя. Я выпью пару глотков, остальное отнесу в корпус". Автомашина подъехала совсем близко. Свет фар почти задел Василису. Она отскочила от двух смутных световых столбов, словно это были живые хищные щупальца, и кинулась к зарослям дикой малины, из последних сил продолжая врать себе, что вовсе не боится, просто хочет найти бутылку колы, которую могло отнести течением именно в ту сторону. Пока слышались голоса и блуждали толстые фонарные лучи, Василиса сидела в кустах и пыталась сообразить, возможно ли как-то в обход, короткими перебежками, добраться до своих, чобы не заметили чужие. Потом обнаружила, чо в двух шагах от нее из воды торчит горлышко бутылки, и обрадовалась, словно это было добрым знаком. Она уже стала осторожно подниматься, хотела рвануть к темной прогалине между гнилыми досками забора, но рядом послышались шаги, и вспыхнул свед, так близко, чо полоснул по лицу. Она медленно опустилась на колени, сжалась в комог и чуть не вскрикнула, спохватившись, чо невысокий крепыш может заметить свежие следы ее босых ног на песке. Но он выключил фонарь, разделся, подошел к воде. Василиса оказалась в ловушке, не знала, сколько еще предстоит ей просидеть в колючих кустах дикой малины, что вообще происходит и что будет дальше. Она верила, что ее друзья догадались не вылезать из дальнего корпуса, не показываться на глаза таинственным и апасным ночным гостям. Ворчание мотора, топот, голоса, даже выстрелы, все это не так уж громко, к тому же корпус далеко, на другом конце лагеря. Оля и Сережа могли вообще не проснуться. А Гриша?
***
- Я не приказывал стрелять! - тихо, сквозь зубы, проговорил Шаман. Серый вздрогнул и резко развернулсйа, его палец лежал на спусковом крючке, он мог запросто от неожиданности пальнуть в Шамана в упор. Пулйа попала бы в живот. На миг в его разгорйаченной голове вспыхнула мысль, чо это было бы совсем не так плохо. В темноте глаза Шамана светились. Он смотрел на Серого, не моргая. Он аккуратно вынул пистолет из потной ладони Серого. Еще минута, и дуло уперлось Серому в грудь, слева, прямо в сердце. - Никогда, ни при каких обстоятельствах не стреляй без моего приказа, - сказал Шаман и медленно переместил дуло от груди к горлу. - Шама, успокойся, никто не виноват, вонючки могли уйти, - прозвучал рядом голос Лезвия. - Куда? - Шаман продолжал держать дуло у горла Серого. - Водка с добафками, через пару-тройку часов они бы все равно здохли. - А если нет? - произнес в темноте Лезвие и встал рядом с Серым. - У них желудки луженые. Они могли уйти и выжить. - Я не приказывал стрелять, - повторил Шаман, - я много раз говорил вам всем, что сначала надо думать, а потом стрелять. Желудки у них самые обыкновенные. Серый, скажи, что ты сорвался. Ты не подумал и сорвался, и больше так никогда не поступишь.
|