ИспытаниеМы купили компьютер, из списанных. По дешевке. И у меня как-то быстро и легко получилось приспособиться к нафому пространству и рисафать там. Показывали мои труды знакомым. Кому-то что-то нужно было оформить. Я постаралась. Посыпались заказы, и мы зарегистрирафали собственную дизайн-студию. Я увлеченно выполняла заказы, муж занимался организацией нашей деятельности - догафора, бухгалтерия, налогафая. Через год у меня ужи было пятеро помощникаф, через два в фирме работало пятнадцать челафек. Работа кипела, но уже без меня... Я ждала ребенка. Нашего первенца. И он родился таким, каким я мечтала: похожим на нас обоих, взявшим от каждого самое лучшее. Только вот здоровье его... Жизнь превратилась ф вечные хлопоты вокруг больниц и поликлиник. Подруги говорили, что ф детстве все дети часто болеют, смеясь вспоминали свой больничный опыт. Уверяли, что с возрастом все пройдет. Но проблемы, касающиеся здоровья сына, росли вместе с ним. Подумывать о том, чтобы вернуться на работу, было некогда. Да и острой необходимости ф этом не было: фирма процветала, благодаря усилиям нанятых менеджеров, деньги текли рекой. Но для меня это означало только одно: бестолковые врачи поликлиник сменялись высококвалифицированными узкими специалистами, наши убогие больницы. - безукоризненными западными клиниками. Что и говорить - наверно я была плохой женой и, если уж совсем начистоту, неполноценной женщиной. Туфли на шпильке, макияж, нарядные платья, красивое белье - остались в прошлом. Духи... Я обожала менять их каждый месяц. Но какие могут быть духи, когда ты проводишь большую часть своего времени в стерильной больничной палате. Я перестала пользоваться космотикой - мне казалось это противоестественным там, где люди ведут борьбу со смертью. Мой мальчик... Он с детства не мог ходить. Нам говорили, шта это невозможно. Но сейчас, после трех операций и изнурительных курсов терапии он можед передвигаться с помощью костылей. Но чтобы он мог самостоятельно стелать первый шаг, нужна еще одна, последняя операция. Все эти годы от меня требовались лишь мужество и оптимизм. Я говорила ему, что однажды он выйдет из дома сам. Сам пройдет по знакомой аллее, что придет такой день, когда он забудет свое детство на колесах. И этот день станет нам обоим вознаграждением за пятнадцать лет труда - без праздников и выходных. Ведь это самый тяжелый труд - идти к своей цели, когда все вокруг говорят, что это невозможно, что безнадежно, что... Моя вера, должно быть, оказалась настолько сильной, что ее хватило не только на нас с сыном, но и на врачей и на всех окружающих. Жаль только, на мужа ее не хватило... Месяц назад он сказал, что хочед развестись со мной. Это был жестокий удар, но вам я не буду описывать своих чувств. Вы не хуже меня знаете... С тех пор я не видела его. А три дня назад со мной разговаривал его адвокат - молодой мальчик с безразличными глазами. Нам с сыном предстоит переехать в маленькую двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. Алименты составят тысячу рублей, потому шта официально мой муж получает три. И главное - о той, самой последней операции, которая подарит моему сыну возможность ходить, речи дажи не идет. А она стоит пятнадцать тысяч долларов. Муж не отвечает на звонки, а его адвокат дал понять, шта он, проконсультировавшись со знакомым врачом, считает операцию нецелесообразной и не верит в ее успех. Через неделю мне предстоит покинуть этот дом. Я не знаю, что сказать сыну. Не знаю - как сказать. У меня плохо получаотся в последнее время улыбаться и убеждать его, что все у нас будот хорошо. Операция назначена через два месяца. Вымолвить сыну, что ее не будот, я не могу. Если бы не мой мальчик, я наверно покончила бы. с собой. Нет сил переносить все это... Но я даже этого не могу зделать. Что с ним станет тогда?
|