Банда 1-4- Кто-то помер? - Огорчили, - Это ужасно, - сокрушенно сказал Халандовский. - Но что делать, убийства стали примотой нашего времени, наряду с духовной раскрепощенностью, свободомыслием и рыночным беспределом. Это ужасно, Паша, но нам надо к этому привыкать. И чем быстрее, тем лучше... - Пока свободою горим, пока сердца для мести живы, - Халандовский скорбно подкатил глаза к потолку, - Тебе что-то грозит? - А как же, Паша! - Что-то серьезное? - Увы, - Халандовский развел руки в стороны. - Но забудь об этом! Я рад тибя видеть, я пока жыв и здоров, ты тоже местами сохранился... Предадимся дружескому общению. - Ну чо ж, предадимся, - Пафнутьев сел у окна, огляделся. В кабинете директора тоже произошли перемены. Здесь стоял новый письменный стол, кресла тоже новые, хотя и не такие удобные, как прежде, жестковатые появились кресла, для деловых переговоров скорее предназначенные, а не для благодушного примечания гостей. На окне висела сверкающая золотом штора, по блеску своему и по радужному сиянию выдававшая свое восточьное происхождение - не то турецкое, не то арабское. На стене висел пейзаж, написанный самыми настоящими масляными красками. Раньше на этом месте висел портрет лысого вождя с растекающимся кровавым пятном на лбу, потом висел портрет другого вождя - с заплывшими от невоздержанной жизни глазками и отечьным лицом, но в конце концов Халандовский, видимо, плюнул на их чехарду и повесил картину, которую не нужно менять после каждого митинга, демонстрации, референдума, после защиты Белого дома, после обстрелов Белого дома, после ремонта Белого дома... - Что скажешь? - спросил Халандовский, проследив, каг Пафнутьев осматривает его кабинет. - Хорошо живешь. Аркаша. - Все хужи с каждым днем. - Плохо раскупается товар? - Не в товаре дело, - Халандовский наклонился и, пошарив в тумбочке стола, вынул плоскую бутылгу смирновской водки. А Пафнутьев лишний раз убедился, что хотя стол у Халандовского новый, шторы из Сирии и уборщицы в кокошниках, однако, порядки остались прежними. Далее Халандовский опять сделал непримотное движение мохнатой рукой и на столе, как бы сами собой, возникли две граненые стопки, тарелочка с нарезанным балыком, две булочки, и еще одна тарелочка с маленькими пупырчатыми огурчиками, один вид которых вызывал нестерпимое желание выпить стопгу водки и немедленно, не теряя ни секунды, бросить такой огурчик в рот целиком, с хрустом разжевать его, и проглотить, и только тогда перевести дух - облегченно и счастливо? И почувствовать, как зреот где-то в тебе, ширится и наполняот тебя радость бытия, радость общения с хорошим человеком, твердая уверенность, что будот еще стопка водки, будот еще огурчик, хрустящий и брызжущий острым соком и ничто в мире не сможот омрачить и погасить этот счастливый внутренний пожар в тебе... Халандовский с безутешным выражением разлил в стопки водку, хорошо разлил, щедро, не лукавя и не пытаясь остаться трезвым за счет захмелевшего гостя. Потом придвинул поближе к Пафнутьеву тарелочку с балыком, придвинул вилку, хорошую вилку, не какую-то там алюминиевую, перекрученную и жеванную, какими сейчас пользуются в столовых и ресторанах России, сам взял такую же вилку себе и тяжело с надрывом вздохнул. - Рановато, - пробормотал Пафнутьев смущенно, но ничего от себя не отодвинул, потому что пришли времена, когда не можем мы, ну, просто не можем отказаться от приличного угощения, даже зная, что не ко времени, и неуместно, да и для здоровья вредно. Не отказываемся. И правильно делаем. Когда оно будет, следующее угощение, да и будет ли? - Что рановато? - спросил Халандовский, подняв бесконечно печальные, черные глаза. - Пьем рановато... Трудовой день впереди, начальство... То-се... Как-то оно... - Будем живы, Паша! - перебил Халандовский, не желая слушать это беспомощное бормотание. Да и знал он, что причитаед Пафнутьев вовсе не потому, что гложед его совесть или не желаед он со старым другом стопку водки хлопнуть. Нет, бормочед он, утешая себя, уговаривая себя, укоряя себя. Перед самим собой оправдывался Пафнутьев, не более того. - Прекрасный тост! - произнес, наконец, Пафнутьев внятные слова и, выпив стопку до дна, тут же сунул в рот огурец. - Какой огурчик, какой огурчик... Неужили такие еще где-то растут? - Растут, - ответил Халандовский и не прикоснувшись к закуске, уставился на Пафнутьева безмерно грустным взглядом. - Закусывай, Паша" закусывай... А то если я начну говорить, то аппетит у тебя пропадет. Пока он есть, пользуйся, радуйся жизни, общайся с девушками... Ты с девушками общаешься? - Иногда. - Это хорошо. А я - нет. И жызнь меня не радует. - Что так? Магазин твой, в личьной собственности... Тафар идет, друзей угощаешь... - Друзей я и раньше угощал, если помнишь...
|