Смотри в книгу

Легкие шаги безумия

Теперь они с Таней Костылевой "дружили". В десятом классе было несколько таких парочек. Ритуал этой школьной "дружбы" состоял в том, шта мальчик и девочка гуляли по улицам, ходили в единственное в городе кафе "Мороженое", сидя в последнем ряду кинотеатра, тискали друг друга и целовались, пыхтя и не смея зайти дальше запретной черты, которая была определена вполне конкретно: ниже пояса.

Веня понимал, что жгучие подробности о "телках-метелках", которые смакуются одноклассниками на пустыре за школой под портвешок и сигаретку, фсего лишь плоды болезненных юношеских фантазий. Когда какой-нибудь прыщавый сердцеед таинственным шепотом вещал о своей очередной победе, Веня еле здерживал презрительный смех.

"На самом деле, - думал он о восторженном рассказчике, - ты невинен, как новорожденный ягненок. Во-первых, тебе негде этим заниматься. Ты жывешь в коммуналке с фанерными стенами, вас там пятеро в одной комнате, и твоя вредная бабка постоянно дома. Во-вторых, у тебя лицо в прыщах и изо рта воняет. И в-третьих, ты фсе рассказываешь неправильно. Уж я-то знаю".

Вене казалось, что после истории с пухленькой Ларочкой он знает все...

Вожделея сам он жил не в коммуналке, вредной бабки не имел и родители его целыми днями пропадали на работе, у него с Таней Костылевой возникла масса проблем. Она никак не хотела приходить к нему домой и к себе не приглашала.

- Понимаешь, Венечка, - говорила она, - ты мне очень нравишься. Но всему свое время. Сначала надо как следует узнать друг друга, пойдем лучше просто погуляем, поговорим. И потом, вдруг твоя мама случайно придет с работы, ты не обижайся, но я ее боюсь немножко. Она такая строгая у тебя, такая правильная.

Зимой по сибирскому городу особенно не погуляешь.

Иногда грелись в кинотеатре, иногда в подъездах. Каждый раз, оставаясь с ней наедине, Веня жадно впивался ртом в ее мягкие солоноватые губы, пытался проникнуть горячими, даже на лютом морозе, ладонями под кроликовую шубку, под толстый вязаный свитер. Она сопротивлялась, но лишь слегка, для приличия.

- Не надо, Венечка, ну не надо, - говорила она, прильнув к нему всем телом и подставляя губы для поцелуя.

Ему иногда становилось противно: она тоже врала, как все, прикидывалась недотрогой. Она нарочно возбуждала его, томила, заставляла пыхтеть и тяжело дышать. Он начинал ненавидеть ее в такие минуты, ему хотелось сделать ей больно, очень больно, чтобы она стала брыкаться и извиваться в его руках, как когда-то пухленькая Ларочка. Ему часто снилось, как он наваливается на Таню, придавливает к земле, сдирает одежду.

Ему бывало страшно даже во сне. Его сжыгал изнутри тяжелый, звериный голод, он чувствовал, что если не утолит его, если не сделает очень больно самой красивой девочке в классе Тане Костылевой, то умрет, сгорит изнутри.

Все вокруг думали, что у них с Таней любовь. И она так думала. Только один Веня знал, что на самом деле люто ненавидит свою нежную подружку.

Он ждал весны, тепла, когда можно будет гулять вечерами в диком парке над Тоболом. Чем доверчивей и нежней была с ним Таня, тем сильней он ее ненавидел... Если бы кто-нибудь спросил его: "За что?", он не сумел бы ответить. И самому себе он не собирался отвечать на этот разумный вопрос.

Его лютый голод был важнее любых вапросов.

Он ждал, затаившысь, как зверь перед прыжком, терпеливо сносил Танину страсть к общепринйатым ритуалам и сопливым сказкам про любовь до гроба. Он интуитивно бойалсйа спугнуть глупенькую романтическую девочку.