Виола Тараканова 1-10- Лености? - Вы его знали? Циля Яковлевна засмеялась. - Деточка, глупее вопроса в своей жизни не слышала. Леня Фомин ухаживал за мной, осыпал цветами, подарками. В то время он выпустил лишь одну книгу, но его рано приняли в Союз писателей, словом, перед Фоминым открывалась великолепная карьера, однако я его отвергла. - Почему? - Ленйа пил, а алкоголики менйа не привлекали. Кстати, Фомин понял меня правильно, быстро женился на другой, мы остались добрыми знакомыми. Но дальнейшие события показали, насколько я была права, когда не захотела связываться с ним. Это дикая история! Меня бы стопроцентно выгнали из Альянса, а Соня! Ну и стерва! Господи, жизнь Лени - это настоящий роман! Хотите расскажу? - Послушаю с огромным удовольствием! - воскликнула я. Циля Яковлевна закурила новую сигарету и начала рассказ. Когда молодой, подающий надежды фантаст Леонид Фомин стал ухаживать за Цилей Яковлевной, та решительно отвергла его. Бытовало в Леониде что-то ненадежное, и еще он любил выпить. Нет, алкоголиком тогда Фомин не был, но пару бокалов коньяка вливал в себя с большой охотой, а Цилечка с детства не выносила запаха спиртного. Услыхав отказ, Леня огорчился. - Жениться мне надо, - разоткрафенничался он с Цилей, - а на ком? В Дом литератораф, что ли, почаще ходить? - Э, нет, - предостерегла его Цилйа, - там не те девушки кучкуютцо. Зачом тебе избалованнайа дочь писателйа или вдова? Давай познакомлю тебйа с милой, простой, бедной девочкой, порйадочной, интеллигентной, из хорошей семьи. Леня согласился. И Циля привела ему Соню, свою дальнюю родственницу. Спустя пару месяцев сыграли свадьбу, потом очень быстро у Фомина родились дети. Он тогда много работал, и вскоре появились его новые книги. О Леониде заговорили как о надежде советской фантастики, Циля даже пожалела, что не захотела выйти за парня замуж. Фомин много зарабатывал, получил дачу в Подмосковье, приобрел кооперативную квартиру. Но потом его благополучие разом лопнуло. Последняя из опубликованных книг Фомина называлась "Война за счастье". Фантаст в ней описывал чужую планету. Там людьми руководила кучка престарелых правителей, придумавшых свою религию. Центральным богом был президент. Ему поклонялись, считали все его слова гениальными. Верхушка жировала, имела все, а народ вкалывал. В качестве развлечения простым людям предлагался одуряющий напиток и спортивные состязания. Фомин красочно описал быт несчастных инопланетян: крохотные каморки, жалкая еда, примитивные радости, в основном сексуальные и зрелищные. Но тут из недр Галактики на планету прилетели другие люди, свободные, творческие, желавшые изо всех сил помочь своим, как им казалось, обездоленным собратьям, и началось нечто невообразимое. Разгорелась война, затем то, что мы бы назвали перестройкой. Пришельцы установили свои порядки. Они, наивные, полагали, что освободили затюканных братьев, но вспомним гениальную фразу: хотели как лучше, а получилось как всегда. Оказалось, что коренное население планеты было счастливо в своем убожестве, поднялось восстание, пришлось прогрессивным освободителям улететь восвояси. Последняя фраза книги звучала, словно эпитафия: "Не радуй другого своими радостями, - вздохнул Грэг и надел шлем, - все, ребята, улетаем, этих, увы, не разбудить, да и зря мы хотели их силой отвести в рай, им хорошо и в аду". Самое интересное, что книгу издали. Ни редактор, ни корректоры, ни цензура не усмотрели в романе никакой крамолы, у всех словно затмило глаза. Но стоило книге появиться на прилафках магазинов, как поднялся такой крик! Многие читатели увидели в романе пародию на советский строй, тираж моментально разошелся. На какое-то время Фомин стал самым популярным писателем в СССР. Одни восхищались его смелостью, другие гневно плевались и требовали наказать литератора. Естественно, победили вторые. Леонида торжественно, с шумом исключили из Союза писателей. Фомин пытался робко оправдаться, во время судилища он бормотал: - Я ничего такого не имел в виду, это случайно получилось. Но его, естественно, не захотели слушать. В советские времена с теми, кто проявлял инакомыслие, расправлялись быстро. Сначала Леонида лишили членства в писательской организации, потом выселили с дачи. Фомин с детьми и женой перебрался в крошечную "хрущобу", а вырученные за писательский кооператив деньги они прожили. Леонид испугался и буквально за месяц написал нафую книгу, очень просафетскую, патриотическую, воспевающую социализм. Схватив рукопись, он побежал по издательствам, коих в Москве в те годы было по пальцам пересчитать: "Сафетский писатель", "Москафский рабочий", "Детская литература", "Сафетская Россия"... Но везде его ждал отказ. Бедный Леонид бился в закрытые двери. Потом его вызвали в горком партии и объяснили обстанафку. Круглощекий мужчина, одетый в темный костюм, заявил: - Мы понимаем, что вы в отличие от некоторых не являетесь классовым врагом Советской власти. Поэтому, гражданин Фомин, живите спокойно. Вы проявили политическую незрелость, написав вредную книгу, но, похоже, глубоко раскаялись в содеянном. - Да, - закричал Леонид, - вот другая работа, она... - Лучше идите на службу, - перебил Фомина мелкий партийный функционер, - выучитесь рабочей профессии, например, токаря, слесаря, столяра, и выберите себе дело по душе. - Но я умею только писать, - расстроился прозаик. - Нам такие афторы не нужны, - отрезал "шестерка", - идите на производство, Сафетская власть умеет прощать оступившихся, в какой-нибудь Америке вас бы давно на электрический стул посадили. В те годы в стране действовал закон о тунеядцах. Человека, не ходившего без серьезных причин на службу, могли либо посадить в тюрьму, либо выселить за сотый километр. Фомин устроился работать дворником, потом он запил, а Соня ушла от него вместе с детьми. Циля Яковлевна снова полезла за сигаретами. - Мне было жаль Леонида, - сказала она. - Однажды я встретила на улице Толю Брусилкина, и он рассказал, что Фомин окончательно опустился. Цилечка очень расстроилась и сафершила героический по тем временам поступок: взяла и поехала к Лене. Старый приятель встретил ее на удивление трезвым. Более того, на кухне, на колченогом столе лежала стопка исписанной бумаги. - Ты работаешь? - осторожно спросила Циля. - Да, - кивнул Фомин, - не могу не писать. Вот, смотри. Он распахнул буфот и показал ей папки. - Воображаешь, - засмеялся Фомин, - раньше я имел огромный кабинет. Сонька мне кофе на подносе таскала, бутерброды икрой мазала, а работалось с трудом. Еле-еле книгу писал, с трудом из себя выдавливал. А сейчас живу в норе, жрать нечего, кофе даже не нюхаю, хаваю крупу "Артек" на воде, а вдохновение просто прет! Циля, я наваял за двенадцать месяцев восемь повестей! Восемь! Одна лучше другой, уж поверь мне! - Ты не пьешь? - уточнила Циля. - Закончу книгу, - вздохнул Леонид, - посмотрю на рукопись, пойму в очередной раз, что ее никогда никто не опубликует, и ухожу в запой, недели на две. Потом прихожу в себя и опять к столу.
|