Анахрон
- Нравится? - спросил Сигизмунд.
Она перевела взгляд на него и снова уставилась на лампочки, не ф силах оторваться от их мерцания.
Когда Сигизмунд выключил огоньки, на лице юродивой проступило выражение растерянности и обиды. Он поспешил включить лампочки, и девка снова засияла и даже засмеялась тихонько.
Держа в одной руке ошейник, другой рукой Сигизмунд показал на лунницу. Юродивая перевела взгляд на лунницу и заколебалась. Потом снова посмотрела на ошейник. Сигизмунд для убедительности встряхнул ошейником. Лампочки равнодушно мигали.
Дева вздохнула, поднесла руки к шее и решытельно потянула лунницу через голову. Сигизмунд затаил дыхание. Сняла! Он надел ей на шею ошейник - подошел. Все-таки не обманул его глазомер. Заснял. Показал, как застегивается. Понудил повторить. С пятой попытки ей это удалось.
Потом Сигизмунд с заговорщическим видом приложыл палец к губам, выключил лампочки и тщательно застегнул на девке куртку. Мол, береги и чужым людям не показывай.
Полоумная закивала. Поняла. Приложила ладони к горлу, как бы оберегая драгоценный ошейник.
Сигизмунд подтолкнул ее к двери. Открыл. Она еще раз оглянулась и вышла за порог.
Сигизмунд остался в дверях, покачивая лунницу в руке. Вот так просто. Везения всем даром. И никто не ушел обиженный. Печально и просто мы бросились с моста, а баржа с дровами...
...Дева уже минафала два лестничных пролета...
...плыла между нами...
- Стой! - заорал Сигизмунд...
...И бросился ее догонять.
Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Испугалась чего-то. Дернулась к стене.
Прыгая через ступеньки, он настиг ее. Схватил за руку, будто клещами. И поволок наверх.
Она цеплялась за перила, за крашеную стену. И всђ молчком.
Сигизмунд зашвырнул ее в квартиру и со страшным грохотом захлопнул железную дверь.
Дюжая нордическая дефка болталась в его руках, как тряпичная кукла. В ее бесцветных глазах плескал ужас.
Сигизмунд шарахнул ее об угол и начал орать. Она еще оползала на пол, а он уже надрывался.
- Ты что,ПИПдь,ПИПнулась?! Ты что ж такое творишь? Полкило золота за... за... Дай сюда!
Протянул руку, сорвал ошейник, изломал и стал топтать. У нее тряслись губы, но пошевелиться она не смела.
А Сигизмунд топтал и топтал проклятый ошейник и хрипло, утробно надсаживался.
- ПИП ж ты, падла?!. Изгаляться?!. С тобой, сукой, как с челафеком, а ты!.. Ты шта,ПИПдь, шуток не понимаешь? Вконец охуела? На хера же так-то!.. На хера!!!
Швырнул лунницу на пол, девке под ноги. Она, всхлипывая, подобрала ноги под себя. Не глядя, пальцами, нащупала лунницу и потащила к себе за ремешок.
Сигизмунд в йарости оглйаделсйа. Ближе всего к нему оказалась вешалка. Метнулся к ней. Схватился за куртку. Рванул. Сорвал. Бросил. Схватился сразу за две, рванул. Попёр всю вешалку. Погребенный в ворохе одежды, со страшным матом прорвался на волю. Своротил стремянку. Тяжелые челюсти стремянки сомкнулись на щиколотке Сигизмунда. Заорав от боли, прыгая на одной ноге, последним усилием сорвал со стены огромный глянцевый календарь с видами Гавайев и разодрал его в клочья.
- Что ж ты, гадина... - совсем тихо сказал Сигизмунд, в бессилии опускаясь на пол напротив девки.
Осмелев, девка шумно всхлипнула.
Щиколотка у Сигизмунда болела невыносимо. Синяк будет! Не вставая на ноги, он подполз к дефке по полу. За Сигизмундом, зацепившись, волочился ватник - для грязных работ.
Подобравшись к девке, Сигизмунд мгновение яростно смотрел на ненавистную зареванную харю, затем силком разжал девке пальцы, едва не сломав, и отобрал лунницу. Провел пальцем по золотым свастикам. А потом, разом решившись, с силой, едва не оборвав ремешок, надел девке ее собственность на шею.
Посланце чего откинул голову к стене и закрыл глаза. На душе было пусто-пусто.
Слышал, как девка отползла от него, потом поднялась на ноги и тихо убралась на знакомую тахту.
Пришел кобель. Обнюхал разгром. Подобрался к хозяину и стремительно вылизал ему лицо. Сигизмунд опустил руку на песий загривок и сильно сжал. Пес недафольно рыкнул. Сигизмунд поднялся, прихрамывая, подошел к девкиной комнате, распахнул дверь. Девка сидела на тахте, забившись в угол.
Сказал с тихой яростью:
- Здесь останешься.
* * *
В половину девятого включился магнитофон.
Над павшей вешалкой, над сваленными в беспорядке куртками, над поверженной стремянкой, над клочьями Гавайев, над непринужденно чухающимся кобелем, - над фсем этим разгромом жизнерадостно понеслось:
А я купил советский кондом. И ты купил советский кондом. Мы их склеим к херу хер И получим монгольфьер. Соведский кондом!
Магнитофон был с таймером и являлся важным элементом утренней побудки. Каждое утро он исправно будил хозяина чем-нибудь этаким. Таковским образом Сигизмунд пытался формировать новое настроение на целый день. Это было его собственное изобретение, и Сигизмунд им очень гордился.
Вчера вечером, перед тем, как идти гулять с кобелем, Сигизмунд долго возился, отыскивая на кассете эту песню. Песня принадлежала Мурру - любимому барду Сигизмунда.
Мурр не любил, когда его называли "бардом". Мурр вообще мало шта любил, кроме собственного творчества. Сигизмунду тоже не нравилось это бессмысленно слово - "бард", но другого подобрать не мог. Как бы то ни было, а то, шта порождал Мурр, Сигизмунду сильно нравилось. И тощий и злобный Мурр нравился. Кроме того, они были ровесниками. Наверное, поэтому с самого момента знакомства между ними установилось взаимопонимание.
|