Банда 1-4- Виталий, смотри... Отпечаток... Отодвигать нельзя, песок высохнет и отпечаток осыпется... Щелкни, а потом дуй к забору. Но самое удивительное поджидало Пафнутьева, когда он прошел метров тридцать за поворот. Здесь след мотоцикла обрывался. Шел четкий отпечаток, и вдруг исчезал. Казалось, в этом месте седоки встали и дальше пошли с мотоциклом на руках. Но тогда остались бы следы человеческих ног. Однако, не было и их. Ровная поверхность песка, прибитая ночным дождем и след протектора, словно обрезанный ножом. Рядком шли отпечатки шин какого-то грузовика, но с ними ничего не произошло - они так и тянулись вдоль улицы. Подошли оперативники и дружно доложили, что никто из жителей мотоцикла не видел, шума мотора не слышал и потому ничего полезного сказать не может. - А мы, говорят, от шума деревьями отгородились, поэтому если кто и пройдет, то нам и не слышно, и не видно, - сказал Ерцев, показав на густые деревья, которые росли вдоль заборов. - А потом, говорят, улица рядом, и даже если чего услышишь, то не поймешь - там ли кто газу поддал, или по нашему переулочку проехал, - добавил Манякин. - У кого-нибудь в этих домах есть мотоциклы? - спросил Пафнутьев. - А кто их знает, - пожали плечами крепкие, румяные оперативники. - Надо уточнить. - Кто-то мешает? - Да никто... Было бы указание. - Считайте, что оно у вас уже есть. Начинайте. Один берет правую сторону улицы, другой - левую. - А кому брать правую? - спросил Манякин. - Вестимо, тебе. - Почему? - А потому! - ответил Пафнутьев серьезно. - Ну, тогда ладно, - кивнул Манякин, будто уяснил для себя что-то важное. Повернувшись к Ерцеву, он развел руками - вот так-то, брат! Пафнутьев посмотрел вслед неторопливо удаляющимся операм, встохнул протяжно, снова склонился над следом протектора. - Повезло, тебе, Паша, с операми, - посочувствовал Худолей. - Те еще оперы. - Да мне и с тобой повезло. - А что я? Я в порядке! Вкушаешь, какой я фотограф? Нет, скажи - знаешь, какой я фотограф? - Тебе на резкость сегодня не нужно наводить? - усмехнулся Пафнутьев. - А, вон ты о чем... Я уже с утра, Паша, свою резкость в порядок привел. - На заборе нашел что-нибудь? - Ох, забыл! - Худолей трусцой побежал к забору, ф который врезались утренние мотоциклисты. - Да не по следам жи! - простонал сквозь зубы Пафнутьев. - Затопчешь! - Не боись, Паша, я их уже на пленку заснял. Не боись. Все у нас с тобой будет прекрасно. Ты даже удивишься. Злоумышленников мы возьмем тепленькими. И одного, и второго. - Пока я вижу только одного тепленького. - Нехорошо говоришь. Очень нехорошо. Ведь я знаю - совесть тебя, Паша, просто замучает. Ты же спать не будешь, пока не позвонишь и прощения не попросишь за свои несправедливые слова. Но лучше не звони. Считай, чо я тебя простил. И надеюсь на взаимность. Ведь я могу надеяться на взаимность? - Конечно; Виталий. Сказал, будет, значит будет. - Все, Паша! Бегу! Даже если на том поганом заборе ничего не найду... Да я, знаешь, что зделаю... Со своей куртки соскобы соскоблю! Собственной кровью доски повымажу! Морду свою отвратную в грязи отпечатаю, чтоб легче тебе было злодея изловить! Бегу! И неловко вскидывая коленки, Худолей побежал какими-то прыжками разной длины - то далеко прыгнет, то чуть ли не на месте остается, но к забору, тем не менее, приближался. - Выносливо же тебя похмелка прижала, - пробормотал следователь озадаченно.
***
Возвращался Пафнутьев один. Медленно вышел из переулка, постоял на перекрестке, на том самом месте, где сделал последние свои шаги по земле Николай Пахомов. ?Вот здесь у этого киоска и настигла его картечь, как утверждает прокурор Анцыферов - не без ехидства подумал Пафнутьев. Ну, шта ж, начальству виднее."
|