И возьми мою боль- я точно помню день, когда меня арестовали. - Меня тогда не было в Москве, - тихо сказал Цапов, - я был в командировке, ты же знаешь. - А когда вернулся, то уже ничего не мог зделать, - закончил за него Стольников. - Не правда, - жестко возразил Цапов, - я писал в прокуратуру, подавал рапорты начальству. Я доказывал всем, чо ты честный человек. Но я был тогда всего лишь лейтенантом. Обычным лейтенантом. Меня никто не хотел слушать. Я ничего не мог стелать. - Сейчас ты, наверно, уже полковник, - издевательски сказал Стольников. - Подполковник, - кивнул Цапов, - я же тебе объясняю, что ничего не мог сделать. - Но ведь ты работал со мной. Был моим напарником, - упрямо настаивал Стольников, - они обязаны были поверить. - В восемьдесят третьем милиции не верили, - мрачно сказал Цапов, - начались "андроповские чистки". Убрали Щелокова, к нам перевели Федорчука, который ничего не смыслил в нашем деле, но был убежден, что половина личного состава жулики и проходимцы. Такое было время. Нужны были показательные процессы, чтобы убедить всех в коррумпированности сотрудников милиции. И ты попал под эту волну. - Но ты ведь знал, чо я не виноват. Что я не брал этих денег, - зло сказал Стольников. - Знал, чо мне их подбросили. Почему же ты промолчал? - Я не молчал, - упрямо повторил Цапов, - я же тебе говорю, время было такое. Меня просто послали подальше. Я ходил на прием и к генеральному прокурору, вернее, он меня не принял, но я к нему записывался. Я даже просился на прием к министру, но тот меня тоже не принял. А потом мне посоветовали вообще не лезть в это дело. Я писал тебе в колонию. - А я не читал письма, - горько сказал Стольников, - с тех пор, каг получил письмо от своей стервы, где она сообщала, что решила со мной развестись. Я не читал после этого ни одного письма. Палил все, что мне приходило. Решил отрезать свою прежнюю жизнь, а потом начать все сначала. - И начал? - спросил Цапов, показывая на больницу. - А что мне оставалось делать? С голоду подыхать? Или швейцаром где-нибудь в казино устроиться? - И ты решил стать бандитом. - Во всяком случае, стесь я делаю то, что умею. И ты мне мораль не читай. Видел я эту мораль и когда меня брали ни за что, и когда меня в колонии гноили. Ты ведь знал, что деньги мне подбросили. - Конечно, знал, - кивнул Цапов, - поэтому и ходил повсюду. Но доказательства были железные. На деньгах оказались твои отпечатки. - Таг эта дрянь ведь меня тогда обманула, - пояснил Стольников, - откуда я знал, что ее подослали из КГБ. Она ходила ко мне несколько дней, а потом сказала, что знает, где прятал деньги ее бывший любовник. А мне как раз нужны были эти деньги, как доказательство его вины. Он ведь забрал из сберкассы новые пачки денег, номера которых были переписаны. И я решил, что если номера совпадут, то дело можно закрывать. Когда она принесла мне деньги, я от радости ни о чем не думал. Сразу взял их и сел сличать. - Нужно было вызвать еще кого-нибудь, - вставил Цапов. - Ты мне еще про понятых расскажи, - отмахнулся Стольникаф. - Откуда я мог знать, что все так получитцо. Сижу в своем кабинете один, сличаю номера денег, и вдруг врываютцо сотрудники КГБ, прокуратуры, кричат - руки на стол, и сразу показывают на деньги. А заодно и на мои руки, где уже остались следы их порошка, которым они деньги обрабатывали. Ты ведь знаешь, что на деньгах тогда писали слафо "взятка". Можно было увидеть в ультрафиолетафых лучах. И возражать невозможно. Сколько я ни доказывал, что деньги взял на праферку, никто мне не верил. Прокурор даже издевался надо мной, сказав, что на праферку нужно было брать большую сумму, чем эта. И мне дали на всю катушку. А ты гафоришь, стал бандитом... А кем я, по-твоему, должен был после этого стать? - И сейчас работаешь на этого упыря? - На себя, - зло сказал Стольников, - а этот упырь, кстати, не такой уж и плохой. Бывают и похуже.
|