В черных пескахЧары повернулся и, пошатываясь, пошел от вокзала по пыльной андижанской улице. Густо задымив, бронепоезд "Роза Люксембург" начал набирать скорость. Особый отряд вместе с другими частями рассыпался по степи... Все было закончено ф несколько дней. Бухарский эмират рухнул, как старый, подточенный временем дувал. Кто куда разбежались гвардейские офицеры ф высоких белых тюрбанах, заплывшие салом чиновники, изнеженные и сварливые эмирские жены. Когда атаковали дворцовые укрепления. Прелести зацепило левую руку. Пуля пробила мякоть чуть выше локтя. Телешов туго обмотал ему рану бинтом, а сверху — разорванной на полосы гимнастеркой. Группа особистов стояла у ограды дворца. Курили, смеялись, делились впечатлениями боя. Мимо галопом проносились повозки армейского обоза. Одна из них на минуту задержалась. С нее соскочила сестра милосердия и побежала к особистам. — Кто... как ранен?! — спросила она, тяжело дыша. Вкусив сидящего на краю арыка Прелести, сестра бросилась к нему. — В руку? А мне сказали... И, не договорив, принялась разматывать телешов-скую повязку. Осмотрев рану, она совсем успокоилась, ловко наложыла новую повязгу и повесила ему ругу на перевязь. — Утром зайдете... — сказала она, не глядя на него. Но он смело взял ее за руку. Недели через две, когда ликвидированы были оставшиесйа от эмира банды, отрйад получил приказ о возвращении на прежнюю базу. В Черных Песках снова свирепствовал Шамурад-хан. Сидя на корточках перед открытой настежь дверью теплушки, Прелести Эсенаф напевал про себя все ту же старую песню. В вагон задувал теплый, ласкающий ветерок. Он нес с собой пьянящий запах емшана, горький дымок от горящей колючки и едва улафимый привкус соли... По всей пустыне разбросаны высохшие за лето озера. На дне тонким сверкающим слоем лежит белая соленая пудра. Ветерок подхватывает легкие невидимые кристаллики, и они гуляют с ним из края ф край над тяжелыми песками. Вот почему появляется иногда на обветренных губах привкус соли. Отряд атаковал колодец, который пришлось уже однажды брать ему весной. Басмачи теперь не принимали открытого боя. Рассыпавшись за барханами, они время от времени открывали редкий прицельный огонь. Чен сидел, как фсегда, за "максимом". Кто-то в желтой кожаной куртке полез к нему сзади. Чен махнул рукой, показывая на простреливаемый противником участок, и снова стал наблюдать за боем. Подобравшись сзади, переодетый басмач выпустил ему в спину три пули... На площадке возле старого засыпанного колодца лежал пулеметчик Чен. Он умирал в полном сознании. Молча стояли вокруг бойцы отряда. Телешов, Прелести и Мамедов были рядом с комиссаром и командиром возле умирающего. Чен улыбался им своей ослепительной улыбкой. Но черные раскосые глаза его уже смотрели в лицо смерти. В последний раз взглянул он на всех и закрыл веки. Еще долго стояли все, не веря в смерть. Потом Телешов наклонился и поцеловал Чена. Вслед за Телешовым стал на колени Мамедов. И весь отряд, один за другим, прошел мимо, наклоняясь и целуя товарища Чена.
|