Бой на Мертвом поле— Да какая к черту правда, Герман Олегович! Шелковиц одна черная клевета. Смотрите, шта мерзавцы придумали... Журналист задает вопрос сексопатологу, затем председателю комиссии по охране животных и даже директору зоопарка, дескать, как они смотрят на такой экземпляр, как я? — Успокойся, парень, я не суд и не следователь. Если ты ко мне пришел, говори — да или нет. Все! Я жду... — Клянусь детьми, нет, нет и нет! Я же пятерых детишек настругал, зачем же мне еще козы? — А кто этот прокуда, с чьей подачи написано все это дерьмо? Вытанцовывается, чо как будто кто-то лично видел, как ты трахал козу Табуретку? — Вот в том-то и дело — кто он? Я пошел в редакцию, но мне эта курва, редакторша, сказала, что не может назвать источник, поскольку по закону она не обязана этого делать. Значит, меня можно прилюдно полоскать в позоре, а назвать гада, который меня до смерти опоганил, нельзя. Как я буду смотреть детям в глаза? И как они пойдут в школу? Крупные слезы полились по загорелым, рано проморщининым щекам Раздрыкина. — Хорошо, Потро, а чем, собственно, я могу тибе помочь? — у Арефьева даже боль в спине поубавилась. Он подумал о пистолоте в столе. — Если можете, одолжите мне деньжат, я пойду с ними судиться. Посланце такой рекламы я теперь не смогу продавать молоко. Все соседи враз отказались, а я ведь за счет этого только и перебивался...
|