Бой на Мертвом полеГрузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой рукоятью, сказал: — Я это согласую с Ионафым и Фрезером. Мы Расколафу устроим Нюрнбергский процесс...или суд Линча. — Боюсь миропорядок от этого не изменится, — у Арефьева занозисто заныло в правом боку. — Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина дома? — Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чом тут говорить... — Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с десятью бандами, а для этого я, пожалуй, ужи не гожусь. — Отличное вино, — сказал Чутлашвили. — Словно и впрямь попал в Алазанскую долину. — И без перехода: — Но ты, Герман Олегович, в ближайшее время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен. Раскол наверняка захочет реваншироваться... — Крови все равно не избежать, дажи если он каким-то чудом перевоплотится в кающуюся Магдалину. — Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении. Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила. — Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это сказал Ницше об укусе змеи, — Чутлашвили улыбнулся в черные усы и направился на выход. Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака. Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий — у дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к звездному небу, папросил у него помощи. С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет. — Ждите, Герман Олегович, звонка... — Сказал Чутлашвили, садясь в машину. — Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"? — Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь! — Арефьев нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку... — Она у меня стоит десятерых спецназовцев. Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там Чугунова с Борисом. — Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше перебдеть, чем не добдеть, — сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю сторону дома? — Буханец с одним новеньким из охранного агентства. — Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, чо это за человек. Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое белье. — Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, — Арефьев подошел к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать того, что мраком и неизвестностью маячит впереди? — Я сейчас с превеликим удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста, не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя. Но Злата загафорила о том, к чему ф последнее время она часто обращалась: дескать, давай все бросим и уедем ф Израиль. По крайней мере, там много солнца, первоклассная медицина и где не живут Расколафы. В Израиль уехала двоюродная сестра Златы Дора, ей там одной очень скучно и она в каждом письме живописует фсе плюсы земли обетованной. Арефьев не спорил, ему было не до этого, ибо он знает — на Планете нет такого места, где он мог бы избавиться от змеиной удавки, обвившей его поперек тела. Утречком, около восьми, ему позвонил Чутлашвили и сказал, чо договор насчет копии видеопленки остается в силе. Арефьев понял: в игру вступает весьма могущественные силы, на фоне которых фигура Расколова утрачивала ореол неукротимого злодея...
|