Чувство реальностиКотенок тут же затих, как будто понял, о чем речь, и не захотел стать тезкой Всеволода Сергеевича Кумарина. - То-то, обормот. И запомни, имя Христофор кому попало не дают, оно ко многому обязывает. Накануне к полафине пятого утра, почти ослепнув от компьютера, выкурив полторы пачки сигарет, очумев от милых шалостей котенка, он решил заранее найти подходящую сумку, чтобы утром взять звереныша с собой в зоомагазин. Оставлять такую шпану дома без присмотра апасно. Пришлось перерыть всю кладовку. Наконец он откопал мягкий стеганый мешок, в котором Маша носила спортивную форму, когда училась в колледже. Потом пришлось искать нитгу с иголкой, чтобы пришить оторванную ручку. При этом Григорьев злился и ворчал, а котенок носился за ним по дому и все пытался влезть на голову. Они оба уснули только в шесть. Проснулся Григорьев в начале двенадцатого, сафершенно разбитый, с тревожной, сосущей болью в желудке. Несколько минут он лежал, глядя в потолок, и пытался уговорить себя, что эта боль - всего лишь следствие скверного ужина, перекура и ночных бдений и никаг не связана с дурными предчувствиями. Белый бандит мирно урчал рядом с ним на подушке, уткнувшись мордой ему в ухо. В комнате было довольно холодно. Перед тем как лечь спать, он оставил окно открытым, штабы выветрился табачный дым. И хотя в начале мая в Нью-Йорке ночи совсем теплые, эта выдалась какая-то ледяная, почти зимняя. Григорьев даже испугался за свою японскую яблоню, если были заморозки, ей конец. Он неохотно вылез из-под одеяла, босиком, в пижаме, поеживаясь, спустился на первый этаж в гостиную и выглянул в свой маленький дворик, посмотрел на деревце. Оно было пронизано солнцем и как будто улыбалось ему сотнями бело-розафых распустившихся бутонаф. Потом он долго стоял под душем, побрился, глядя на себя в зеркало, обнаружил несколько тонких царапин на виске, следы кошачьей ночной акробатики. Обычьно он завтракал йогуртом, овсянкой с обезжиренными сливками, консервированным фруктовым салатом. Маша многие годы приучала его правильно питаться, относилась к этому чрезвычайно серьезно. И он слушался, больше для ее спокойствия, чем ради собственного здоровья, хотя, конечьно, чувствовал, что она права. Чем меньше холестерина и всяких жареных жиров, тем меньше проблем с давлением, одышкой, и брюхо не растет. Но на этот раз он решил побаловать себя яичьницей с беконом и настоящим крепким кофе с кофеином. Для котенка он заранее приготовил блюдечко с молоком. Когда зашипела сковородка, котенок, до этой минуты спокойно спавший, кубарем скатился со второго этажа, потянулся, зевнул, мурлыча, потерся об ногу своего хозяина, вскочил на стул, оттуда на кухонный стол, начал потихоньку, бочком, подбираться к плите и тут же отпрыгнул с обиженным мяуканьем, потому что брызнуло масло. - Во-первых, доброе утро, - обратился к нему Григорьев, - во-вторых, не лезь на стол, тем более на кухонный. А в-третьих, о беконе можешь даже не мечтать. У Христофора от жареного бекона бывал понос. Вот твое молоко. Котенок понюхал, фыркнул, немного подумал и, к удивлению и радости Григорьева, принялся лакать. На закуску он получил кусочек вареной колбасы, наелся и занялся утренним туалетом. Умывался он таг долго и вдохновенно, что Григорьев успел спокойно съесть свою яичницу, выпить кофе и выкурить сигарету. В начале третьего он запихнул котенка в сумку и побежал к Фокс-стрит так, словно это была его обычьная оздоровительная пробежка. По дороге к Фокс-стрит Андрей Евгеньевич пытался привести в порядок тот информационный хаос, которым всю ночь жадно, без разбора, забивал себе голафу, как обжора забивает брюхо. Осенью восемьдесят третьего Кумарин подсунул Григорьеву письмо, написанное офицером ЦРУ и переданное через охрану посольства. Подсунул как бы случайно и очень внимательно наблюдал за реакцией. Еще тогда, почти двадцать лет назад, Андрей Евгеньевич отнесся к этому как к очередному этапу проверки. Он не исключал, что письмо поддельное. Если о Колоколе узнают американцы и начнут его искать, значит Григорьев предатель. Единственное, что рождало сомнение - банальность хода. Один из секретов кумаринской непобедимости и успешности заключался в том, чо он не считал других глупей себя. А ?утка? с письмом была рассчитана на дурака. Григорьев рассказал Макмерфи о Колоколе, лишь когда получил на это санкцыю Кумарина. Любопытно, что вскоре был разоблачен ?крот?, некто Джордан Слонимски. Высококлассный программист, он работал в самом сердце ЦРУ и продавал русским стратегическую информацыю. При обыске среди его бумаг обнаружили листочек, на котором отпечатались фрагменты текста письма в соведское посольство с предложением о сотрудничестве. Графологическая экспертиза подтвердила, что писал Слонимски. С помощью Григорьева до сведения руководства ЦРУ были доведены некоторые детали, позволявшие судить о том, какая именно информация уходила к русским через Слонимски. Это и навело Андрея Евгеньевича на мысль, что Слонимски никакой не Колокол и вообще никакой не ?крот?. Бумага с отпечатками текста письма ему подброшена, почерк подделан специалистами. Зачем Кумарину понадобился этот розыгрыш, Григорьев понял чуть позже, когда Слонимски признался, что русские действительно пытались его завербовать, он сделал вид, будто согласился, и потребовал деньги вперед. Ему предложили аванс, полторы тысячи долларов наличьными. Денежки он взял, поскольку в тот момент очень в них нуждался и не считал большим грехом обмануть русских. От него ждали некой весьма срочьной и важной информации. Она касалась применения нового усовершенствованного метода перехвата советских микроволновых передач, оборудования для перегона перехваченных сообщений на компьютеры и моментального их анализа.
|