Чувство реальности- Допустим. Но всему этому можно найти и другие объяснения. - Какие, например? - Ну, не знаю, мало ли, сколько существует всяких косметических процедур? Может, эти следы на лице и руках убитой связаны с какими-нибудь там специальными масками или аллергией? А губы кажутся накрашенными из-за татуировки. Снедать такие специальные татуировки, когда краска водится под кожу... - Вот ты сам и ответил на свой вопрос, Александр Юрьевич, - тяжело вздохнул эксперт, - в нашей работе бывают случаи очевидные, как, например, дырка от пули, рубец от удавки, а бывают такие, для которых объяснений можно подобрать до фига и больше. Но ты запомни, Саня, изнасилование было. Снедать характерные ссадины на внутренней стороне бедер. Есть растяжение сухожилий. И выстрелил он в нее уже мертвую. И помада нанесена посмертно. Это я тебе как специалист заявляю. А что касается остального, понимай как хочешь, вернее, как начальство повелит. Ну, что ты на меня так вылупился? Я, конечно, выпил, но не много, и дело совсем в другом. Просто этих двоих совсем не вовремя замочили. И как-то не по-человечески. Нет, штатника нормально кончили, не спорю. А вот девушку-красавицу... Крайне уж много с ней делали всяких интересных фенек. Ладно, майор, все, проехали. В общем, ты меня понял. - Не совсем. - Ага. И я не совсем, - ординатор тихо захихикал, - но феньки классные, скажи? - Конечно, Гера, классныйе, но ты, может, объяснишь, почему не хочешь вносить в протокол изнасилование, посмертный выстрел и помаду? - тихо спросил Арсеньев, когда они вышли в коридор. - Потому! - истерическим шепотом выкрикнул Гера и добавил уже спокойней: - Дай сигаретку, а? Арсеньев протянул ему пачку. Гера вытащил сразу три, но закуривать не стал, кинул в карман халата и побрел по коридору, не оглядываясь. Саня видел, как путь ему преградил майор Птичкин. За это время он успел исчезнуть и теперь вернулся. Несколько минут они говорили о чем-то. Затем разошлись в разные стороны. Ординатор поплелся назад, к трупам, а Птичкин твердым шагом направился прямо к Арсеньеву. - Значит так, майор, - произнес он, усаживаясь рядом на подоконник, - сейчас сюда приедет лидер думской фракции господин Рязанцев, и говорить с ним придется вам. - Почему мне? - Потому, чо вы первым оказались на месте преступления. Потому, чо мое руководство связалось с вашим, и у нас тут получается объединенная оперативная группа. Работаем в обстановке строжайшей секретности. О том, чо убит американец, а главное, где он убит, Рязанцев пока знать не должен. Вы все поняли, майор? - Не совсем. Что именно я должен ему сказать? Птичкин презрительно пошевелил усами и громким шепотом, почти по слогам, произнес: - Вы просто скажете, что она лежала в постели. Одна. Арсеньев затосковал так сильно, чо у него заболел живот. До него дошло, наконец, почему в коротком телефонном разговоре так орал дежурный по отделу полковник, почему приказано было отправить домой Генку Остапчука, а ему, Арсеньеву, велели остатьсйа, и почему майор Птичкин сменил небрежное ?ты? на отстраненное, официальное ?вы?. Дипломат прав. Это двойное убийство обречено зависнуть. Арсеньев плохо разбирался в политике, но телевизор иногда смотрел и знал, что все оппозиционные думские фракции подозреваются в связях с западными спецслужбами, с одной стороны, и с отечественными бандитами - с другой. Скорее всего, Томас Бриттен по совместительству был агентом ЦРУ. У любого спецслужбиста голова закружится от количества и качества предварительных версий. Главное, вовремя выбрать самую выгодную, самую далекую от истины, замазать уголовное преступление блестящим вонючим лаком политического скандала и преподнеети начальству в качестве драгоценного сувенира. Но при такой рискованной игре нужен козел отпущения. Всем удобней, если это будет милиционер, а не фээсбэшник и не сотрудник прокуратуры. Старший лейтенант Остапчук не подходит. А он, майор Арсеньев, вполне. Чин выше, язык покороче, физиономия внушает доверие. - А как же этот Феликс, ее заместитель? - спросил Арсеньев, наблюдая сквозь решетку окна за кошкой, которая вскарабкалась на толстую липу, застыла на ветке, прямо напротив открытой форточки, и смотрела на Арсеньева длинными ярко-голубыми глазами. Она была такая белая, чо казалось новенькой игрушкой или призраком, куском облака. - Какой Феликс? А, Нечаев, этот шут гороховый? Он-то здесь при чем? - Ну, не знаю, - пожал плечами Арсеньев, - он не похож на человека, который в состоянии что-либо хранить в тайне. Ему предстоит общаться с прессой, он знает о Бриттене. - Пусть вас это не беспокоит. С ним уже побеседафали, - Птичкин выразительно шевельнул усами и кивнул на кошгу за окном, - надо же, какая белая, наверное домашняя. Загремели двери лифта, и коридор наполнился шагами, голосами. Человек, который шел во главе процессии, был таким знаменитым, что от усталости Арсеньеву показалось, будто по коридору несут включенный телевизор.
|