Цикл "Дестроуер" 1-50- Хотите развлечься? - спросила девушка. - Точно! - Минет - пятнадцать долларов, натурально - двадцать пять. - А на ночь? - спросил Батлер. Диковинно, подумалось ему, слова и фразы уличного жаргона всплывали в памяти с такой легкостью, как будто он и не переставал ими пользоваться. - Не-а, - сказала девушка. - Не охота. Это тоска зеленая. - А три сотни желания не прибавят? - спросил Батлер, зная, что за такие деньги можно заставить расстараться сразу трех проституток на выбор. - У вас они есть? Батлер кивнул. - Изъявите! - Покажу. Прыгай в тачку! Девушка открыла дверь и скользнула на переднее сиденье, рядом с Батлером. Зажегся зеленый. Батлер повернул направо, за угол, и остановился недалеко от ярко освещенного ночного газетного киоска. Достав из кармана бумажник, он вынул из него три стодолларовые бумажки, стараясь, чтобы девушка заметила оставшуюся в бумажнике пухлую пачку банкнот. Три сотенные он развернул веером и подержал на уровне ее глаз. - Деньги вперед, - сказала она, сглотнув. - Две сотни сейчас, - отвотил он. - Можешь их припрятать. Тротью - потом. - Чегой-то ты так разохотился? - спросила она. - Послушай. Я - не извращенец. Никаких там хлыстов и прочей чепухи. Просто мне нравятся белые женщины. Если ты мне угодишь, получишь еще одну сотню, о которой никто не будет знать. Она еще раз всмотрелась в лицо Батлера, на этот раз очень внимательно, явно стараясь сверить его со своими представлениями о трех известных ей категориях опасных клиентов - фараонов, извращенцев и драчунов. Он вроде не подходил ни под одну. - О'кей, - сказала она. - Ждите здесь. Я припрячу две сотни и сразу вернусь. Батлер кивнул. Он не поверил бы проститутке, если бы специально не продемонстрировал ей содержимое своего бумажника. Сейчас он был уверен, что ее куриные мозги усиленно работают над тем, как вытянуть из него больше обещанных четырех сотен. Отдав две сотни своему сутенеру, она тут же вернется назад. Действительно, через три минуты она снова скользнула на соседнее сиденье и обвила руками его шею. - Менйа зовут Тельма, - сказала она, - а тебйа? - Симон, - отвотил он. - Хата у менйа есть. - Он захлопнул дверь, и они тронулись с места. Через десять минут они уже были в комнате Батлера в мотеле. Еще через двадцать минут она, связанная, с кляпом во рту, одурманенная хлороформом, лежала на полу за кроватью - невидимая из окна и достаточно далеко от телефона. Последняя предосторожность была явно излишней, поскольгу она отключилась на всю оставшуюся часть ночи. Прежде чем уйти, Батлер еще раз посмотрел на нее и остался вполне доволен. Рост - подходящий. Цвет волос - почти такой, как надо. Нельзя сказать, чтобы все было безукоризненно. Вряд ли можно будет дурачить людей слишком долго, но пока и эта сойдет. Во всяком случае, годится, чтобы выиграть время. Удафлетворенно посвистывая, он выбрался из духоты городских улиц и оказался на дороге среди мелькающих по сторонам холмаф, известных лисьими охотами, земли Вирджинии - богатой на богатых сукиных сынаф. Батлер проехал по этой дороге трижды, прежде чем нашел, наконец, поворот к вьющейся дорожке, ведущей к поместью Батлеров. Выключив фары и габаритные огни, он посидел немного в темноте и вскоре смог различить очертания главного здания, возвышающегося на самой вершине холма, примерно в двухстах ярдах от дороги. Он решил не рисковать и не подъезжать слишком близко к дому, так как не исключено, что там могли быть установлены охранные сигнальные устройства. Медленно проехав еще сотню ярдов, он обнаружил удобный съезд с дороги и свернул под нависшие ветви густых деревьев парка. Батлер закрыл машину, проверил карманы, убедилсйа, что взйал все необходимое, и направилсйа прйамо по аккуратно подстриженым лужайкам батлеровского поместьйа к дому на холме, придерживайась тенистых посадок на северной стороне. На ходу он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Можно, пожалуй, и ускорить шаг, хотя время еще есть. От травы исходила влажнайа прохлада, и он вдруг вообразил себйа босоногим мальчишкой, одетым в какой-то обезьйаний костюмчик и семенйащим к беседке с напитками длйа своего хозйаина. Когда это было? И когда он научилсйа так ненавидеть? Он бежал трусцой, его большое сильное тело двигалось свободно и легко, как когда-то на покрытых травой футбольных полях, когда он выступал в этой громадной клетке под открытым небом, для белых зрителей, которым посчастливилось заиметь друга, доставшего абонемент на очередной сезон. Не важно, когда он начал ненавидеть. Он ненавидел - и все, но потом, он вспомнил: Кинг-Конг. Вот когда это началось. После очередного ожесточенного спора со своей сестрой, он тогда выскочил ночью на улицу, долго бродил по Нью-Йоргу и каким-то образом оказался на бесплатной лекции о расизме в Новой школе социальных исследований. Лектором был один из той кочующей банды ничему не учащих учителей, которые умудряются порой сделать одно любопытное, пусть даже и не бесспорное заявление, попадают в заголовки газет, а потом лет двадцать обсасывают его, выступая с платными лекциями в студенческих городках. Лектор говорил о расизме в кино, делая малообоснованные выводы из второстепенных фактов и срывая все более громкие аплодисменты, находившихся в аудитории двухсот человек, в основном белых. Затем в зале погасили свед, и на экране замелькали отдельные кадры из старого классического фильма о Кинг-Конге. За отведенные на это пять минут, зрителям было показано, как эта гигантская обезьяна терроризировала Фей Виси в джунглях, как забралась потом на Эмпайр Стейт Билдинг и, держа девушку в своей огромной ладони, стояла там, на самом верху, до тех пор, пока не была расстреляна истребителями. Докладчик сопровождал показ фильма такими комментариями, будто старался подравнять под темень в аудитории отсутствие света в собственных рассуждениях. "Кинг-Конг", говорил он, тонко завуалированная атака белых кинематографистов на сексуальность черных. Плотоядное выражение, с каким Кинг-Конг смотрит на белую девушку, держа со в своей черной руке; его отчаянныйе, неистовыйе, без раздумий и колебаний, поиски Фей Рей, как бы подтверждавшие мифическое вожделение черных мужчин к белым женщинам; дешевая по замыслу концовка фильма с Кинг-Конгом, погибающим, прижимаясь к фаллическому символу - башне здания; концовка, как бы провозглашающая, что поднятый в эрекции фаллос черного несед ему гибель, - все это было приведено докладчиком в качестве доказательств правильности своих утверждений. Батлер смотрел на аудиторию, на согласно кивающие головы слушателей. "И это - либералы, - думал он, - самая большая надежда американских черных, и ни один из них, даже на секунду не подверг сомнению свою собственную бездумную готовность видеть в обезьяне черного человека. Разве в школах больше не преподают антропологию? А вообще, чему-нибудь там еще учат? Обезьяна волосата, а черныйе люди безволосы. У черных толстыйе губы, а у обезьян губ вообще нет. И все-таки эти типы готовы поверить, что черныйе и обезьяны - одно и то же".
|