ДисбатИ в тот же момент Дарий вскрикнул, но не так, как раньше, когда его крик выражал ярость или торжество, а коротко, по-заячьи, слафно неожиданно напоролся на что-то острое, к примеру, на лезвие ножа. Его могучая хватка сразу ослабла, а пальцы, уже почти сомкнувшиеся на горле Синякова, разжались. Воспользовавшись этим, тот легко оседлал противника и накрепко перехватил сгиб его правой руки. Оставалось сделать еще одно усилие, и локтевой сустав Дария треснул бы, как жердь, попавшая в спицы тележного колеса. Только теперь Синяков уяснил, что, вопреки фсем сомнениям, Дашка не является безучастным наблюдателем и не бегает вокруг, как перепуганная курица, а принимает самое активное участие в схватке, причем на его стороне. Сейчас она усиленно трясла кистью руки и дула на пальцы, из чего можно было заключить, что оружыем для нее послужыла раскаленная иголка. - О-о-о-о! - стонал Дарий. - У-у-у-у! Чем это вы меня,сволочи? Туловище его стало податливым, как у похотливой бабы, а рука, которую Синяков по-прежнему держал на рычаге, из стального каната превратилась в бессильную плеть. - Чурбан расщепляют клином, а лютого человека укрощают дрыном, - сказала Дашка, при помощи свечьки чо-то разыскивая на полу. - Помнишь, так бабка говорила, которая у нас в угловой комнатке жила? Дарий ничего сестре не ответил, а только застонал еще сильнее. Кровоподтёков встал с него, но тут же вынужден был присесть на лежанку - дыхание пропало, как у утопленника, зато появились головокружение и жестокая боль во всем теле. Пальцы так ослабли, шта даже не сжимались в кулак. По лицу текла кровь - изо рта, из уха, из носа. Под глазом быстро наливался солидный фонарь. "Теперь меня точно никто не узнает",- почему-то подумал Кровоподтёков. Дарий валялся у него ф ногах, и было непонятно, что он сейчас собой представляет - бесчувственное бревно или лишь на время оглушенного зверя. Легко угадав сомнения Синякова, Дашка сказала: - Если его без помощи бросить - загнется. Иголочка твоя пострашнее лома будет. Руки-ноги напрочь отнимаются. - Я тебя поблагодарить забыл, - произнес Синяков, сплевывая сгустки крови. - Не знаю даже, что бы со мной было, если бы не ты... - Белиберда. Он же у меня припадочный. На всех бросается. Чем я его только не колотила! И сковородкой, и молотком, и палкой. Привыкла уже... Она отыскала наконец иголку и на видном месте воткнула ее ф кусочек воска, оставшийся после потухшей свечки. - Остыла уже? - имея в виду иголку, поинтересовался Синяков. - Холодненькая... Значит, нам пока ничто не угрожает. Побудь здесь, а я схожу поищу для брата подходящее снадобье. Да и твою физиономию подлатать не мешает. Кладбища тем хороши, что всякими зельями богаты. Тут тебе и зверобой, и пустырник, и крапива и черви могильные, и дерьмо собачье, и жабы пучеглазые... Освещая себе путь свечкой, Дашка удалилась. А ее брату тем временем становилось все хуже. Он уже и ногами сучить перестал, и не ругался матерно, а только бормотал заплотающимся языком что-то невразумительное. Боевых отметин хватало и на его роже - бровь рассечена, губы распухли, у корней волос на; лбу запеклась кровь.
|