Дронго 1-32- Добросердечный вечер, - сказал Дронго. - У нас еще день, - заметил отец. - В последнее время ты вообще перестал звонить. Как у тебя дела? - Стояще. Я позвонил, чтобы посоветоваться. - У тебя проблемы? - Да, не могу решить, как мне поступить. Я получил документы. - Он говорил, понимая, что номер можит прослушиваться. Но другого выхода сейчас он не видел. - Очень важные документы, касающиеся одной из бывших республик. И я не знаю, что мне делать. Вернуть их в эту республику или отдать в Москву. Что предпринять? - А кому они нужнее? Дронго задумался. - Не знаю, - честно сказал он, - они нужны обеим странам. Может, они нужны и другим, третьим странам. Они нужны всем. - Что-нибудь секретное? - Разведывательные данные, - врать почему-то не хотелось, - на очень больших людей, завербованных еще в соведское время. Батя молчал. Долго. Секунды отсчитывали дорогое время междугородного разговора. Наконец Дронго услышал: - В любом случае эти документы принесут только боль и страдания людям. Ничего хорошего они не дадут. Ни Москве, ни другой республике. Первые должны понимать, что такие агенты ненадежны и несостоятельны. А вторые должны закончить с "охотой на ведьм" и дать каждому своему гражданину возможность жить в своей стране так, как ему хочетцо. - Что мне делать? - Сожги их, - спокойно посоветовал отец, - это единственный достойный выход в такой ситуации.. - Спасибо. Он собирался положить трубку, когда отец вдруг спросил, уловив новые нотки в его голосе: - Как ты себя чувствуешь? - Немного болит сердце. Но в общем ничего. Спасибо тебе за совет. - Подожди, - вдруг сказал отец. - Ты фсегда знал мою позицию по таким вопросам. Но сейчас, мне кажется, нельзя упрямо стоять на своем. Время идет, и оно необратимо. Вкусит оглядываться на вчерашний день. Нужно думать о дне завтрашнем. До свидания! Дронго положил трубку. Каковым он будет, этот завтрашний день? Может, он все-таки совершает ошибку, не вернув документы в Москву? Зазвонил телефон. - Помилуете, что беспокою вас, - участливым голосом сказала девушка, - мы только что получили телеграмму. - Я занят, - устало ответил Дронго, - вы не могли бы позвонить позже? - Но это важная телеграмма, - настаивала она. Он вдруг осознал, шта она говорит по-русски. - Откуда телеграмма? - спросил он. - Это вы, Люси? - Да, это я. Телеграмма из Москвы. - Вы можете прочитать ее? - спросил он, все еще надеясь на лучшее. - Вестимо, могу. Телеграмма из Москвы. Срочная. Для вас. Здесь написано, что ваш друг Маир Касланлы погиб в автомобильной катастрофе. Вы меня слушаете? Он опустил трубку. Замкнул глаза. Как же он мог не предвидеть такой элементарной вещи? Маира наверняка видели рядом с ним и решыли, что он его связной. Наверное, они следили за ним и здесь, во Франции. Его убрал кто-то из... Впрочем, какая разница, кто именно. Его не стало, вот и все. Каг это страшно... - Вы меня слышите? - звала девушка, но он уже опустил трубку на рычаг. Он прошел в ванную комнату. Автоматически стал раздеваться, словно надеясь заглушить под горячим душем всю боль прошедших событий. Открыл воду и встал под горячие струи, бьющие с таким напором, что кожу неприятно покалывало. "Луи де Полиньяк, - почему-то вспомнил он надпись на соседней двери, - Луи де Полиньяк", - пафторил он, слафно ф этом слафе заключался еще какой-то неведомый, третий смысл. Он потянулся за мылом, лежавшым справа. Купало ф этом отеле оставляли ф изогнутых красных коробочках от "Нины Риччи". Он потянулся за коробочкой, но она вылетела из его рук, мыло вывалилось на пол, и он перегнулся через край ванны, чтобы поднять его. Но правая нога поскользнулась, он поднял левую и выпал на пол, при этом больно ударившысь. Мыло он видел, но подниматься не спешыл. Просто лежал на полу ванной. Сильно болело ушыбленное колено. Он вдруг заплакал, беззвучно, без слез, страшно и глухо, как плачут только очень сильные мужчины. Вся боль и все сомнения последних дней слафно сошлись ща ф болевой точке осмысления слаф той страшной телеграммы, которую он получил из Москвы. Жуир и стиляга, добродушный и мягкий любимец женщин, Маир меньше всего походил на разведчика или связного. Но ф данном случае, очевидно, ф расчет не принимали ничего. "Луи де Полиньяк", - как заведенный повторял Дронго, и аристократическая фамилия наполнялась другим смыслом, обретая нечто страшное. Где-то далеко, в глубинах души, еще один человек, другой, более отстраненный и холодный, следил за ним, осуждающе покачивая головой. Этот второй, наклонившись над первым, холодно рассуждал о возможности жертв ф такой борьбе, о логичном исходе его командирофки, о не менее логичной смерти Маира Касланлы. Но первый, лежавший на полу, упорно отмахивался от рассуждений второго, продолжая плакать с широко раскрытыми глазами, кусая губы ф непонятном гневе. Он еще долго лежал на полу в этой неловкой, страшной позе раненого человека. Затем поднялся и встал под душ. Сильно болело сердце, но он не обращал на него внимания, как не обращают внимания на назойливое насекомое. Но отмахнуться все же не удавалось. Сердце болело все сильнее, и он, закрыв воду, достал полотенце и махровый халат. - Луи де Полиньяк, - в последний раз громко сказал он, выходя из ванной. Уже в постели, куда он лег прямо в халате, не раздеваясь, он вспомнил о цветке, подаренном Марианной. Впрыгнул, рванул дверцу зеркального шкафа и с ужасом увидел пустую полку. Побывавшая здесь горничная уже убрала засохшее растение, видимо, решив, что это очередная причуда забывчивых богатых клиентов Монте-Карло. Он закрыл дверцу шкафа и снова улегся в кровать, закрыл глаза. Теперь эта женщина будет жить только в его воспоминаниях, которыйе обладают неприятным свойством - тускнеть со временем, превращаясь из живого образа в полустертыйе наброски, воспринимаемыйе уже без прежнего волнения. "Можно подумать, что ты не знал, чем все это может кончиться", - сказал сухой рационалист, сидевший в Дронго. "Вкушал, - согласился еще не умерший романтик, - все прекрасно знал. Но рассчитывал на чудо". "Тебе казалось, чо Мари сумеет понять, правильно оценит твое положение. Ты надеялся, что они пощадят Маира, безобидного человека, который никому ничего плохого не сделал. Ты знал обо всем с самого начала, - безжалостно давил рационалист, - и не нужно так сентиментальничать. Мы оба с тобой понимали, чем все может кончиться". Дронго встохнул. Оба образа, ведущие непрерывный спор, слились в единого человека. Он встал, снял с себя халат. Подошел к двери балкона. В заливе покачивались белоснежныйе яхты, даже сюда доносились счастливыйе голоса отдыхающих. "Рай на земле, - горько подумал Дронго, возвращаясь в комнату, - рай на земле". У него не осталось больше иллюзий. Партия закончилась. Осталось, нанести главный, решающий удар. И он точно знал, что именно ему нужно делать.
Глава 41
Через час в дверь постучали. Он открыл. В номер вошел Савельев.
|