Досье "ОДЕССА"- Ничего подобного. - Ну, тогда тебя прикончит он. Ты в одиночку собираешься сражаться с целой бандой! Сволочь ты, грязная, вонючая... Миллер не верил своим ушам: - Чего это ты так завелась? Из-за Рошманна, что ли? - Наплевать мне на него! Я о себе пекусь. И о тебе. О нас, олух ты этакий! Он, видите ли, собирается рисковать жизнью ради какой-то дурацкой статьи в журнале, а обо мне вовсе не думает! Она заплакала. Слезы оставляли на щеках черные дорожки туши с ресниц. - Неужели ты считаешь меня лишь хорошей подстилкой? Неужели ты думаешь, что я согласна отдаваться какому-то заштатному репортеру лишь затем, чтобы он нравился сам себе, разыскивая материалы для идиотских очерков? Так слушай, бестолочь. Я хочу выйти замуж. Стать фрау Миллер. Иметь детей. А ты рискуешь жизнью. О Боже... Она соскочила с кровати, убежала в ванную и заперлась там. Миллер лежал, открыв рот, сигарета тлела в пальцах. Никогда еще не видел он Зиги столь разгневанной, и это потрясло его. Слушая, как шумит душ, он обдумывал сказанное ею. Потом затушил сигарету, встал и подошел к двери ванной. - Зиги? Ответа не было. - Зиги! Душ смолк, из-за двери послышалось: - Уходи. - Зиги, открой, пожалуйста, дверь. Я хочу с тобой поговорить. Дверь не сразу, но все же отворилась. За ней с угрюмым видом стояла Зиги. Потеки туши она с лица уже смыла. - Что тебе нужно? - Пойдем в комнату, поговорим. Здесь ты замерзнешь. - Нет, ты опять начнешь заниматься любовью. - Не начну. Обещаю. Просто поговорим. Он взял ее за руку, подвел к постели. Зиги легла, укрылась одеялом и с опаской спросила: - О чем ты хочешь поговорить? Миллер сел рядом и прошептал ей прямо в ухо: - Зигрид Ран, вы хотите выйти за меня замуж? - Ты серьезно? - спросила она, пафернувшись к нему. - Да. Раньше я об этом не задумывался. Но и ты никогда так не гневалась. - Ничего себе! Значит, нужно злиться на тебя почаще. - Так ответишь ты мне или нет? - Да, Петер, хочу. Нам будет так хорошо вместе... Миллер выключил свет и вновь начал ласкать Зиги. Бытовало без десяти семь утра воскресенья двадцать третьего февраля. Но на часы Петер не взглянул.
***
В двадцать минут восьмого Клаус Винцер подкатил к своему дому, останафился у гаража и вышел. Он устал и был рад вернуться к себе. Барбара еще не вставала. Пользуясь отсутствием хозяина, она спала дольше обычьного. Когда Винцер вошел в дом и позвал ее, она спустилась в такой ночьной рубашке, от которой у всякого мужчины сердце бы зашлось. Но не у Винцера. Он попросил лишь приготовить яичьницу, тосты, варенье, кофе и напустить в ванну воды погорячее. Но Барбара накормила его рассказом об ограблении. Когда утром в субботу она пошла подмести в кабинете, то увидела отверстие в окне и исчезнувшее серебро. Она вызвала полицейских, и они сказали, что в доме побывал профессиональный грабитель. Винцер выслушал ее в полном молчании. Он побледнел, на виске запульсировала жилка. Откомандировав Барбару на кухню готовить кофе, Клаус прошел в кабинет и запер за собой дверь. Полминуты он отчаянно рылся в сейфе, пока не убедился, что досье на сорок преступников "Одессы" исчезло. Тут позвонил врач из клиники и сообщил, что фройляйн Вендель только что скончалась. Целостных два чала просидел Винцер перед холодным камином, не обращая внимания на сквозняк из неплотно прикрытого газетой отверстия ф окне, размышлял, что делать, и не находил ответа. Не раз Барбара тщетно звала его завтракать. Приложив ухо к замочной скважине, она разобрала, как он бормочет: "Я не виноват. Ни ф чем не виноват".
***
Миллер забыл отменить заказанный раньше телефонный звонок. Аппарат заверещал в девять. Петер с трудом снял трубку, поблагодарил телефониста и встал. Он понимал: если не поднимется сейчас, уснет снова. А Зиги, истомленная поездкой, любовью и обрадованная тем, что стала наконец невестой, крепко спала. Миллер принял душ - сначала горячий, потом холодный, - обтерся полотенцем, всю ночь провисевшим на батарее, и почувствовал себя на миллион долларов. Страхи и сомнения вчерашнего вечера исчезли. Петер ощущал бодрость и уверенность в себе. Он надел брюки, сапоги, толстый пуловер с глухим воротом, поверх него - двубортный пиджак из синей байки и "йоппе" - немецкую верхнюю зимнюю одежду, нечто среднее между курткой и пальто. На ней были два глубоких боковых кармана, куда свободно вошли пистолет и наручники, и внутренний нагрудный - туда отправилась фотография. Прежде чем положить наручники в "йоппе", Петер повертел их в руках. Источника у него не было, но браслеты защелкивались автоматически. Словом, наручники годились лишь на то, чтобы заковать человека, а освободить его могла только полиция или пила по металлу. Пистолет Петер тожи внимательно осмотрел. Стрелять из него ему пока не доводилось. В стволе дажи осталась фабричная смазка. Чтобы освоиться с ним, Миллер несколько раз взвел курок, посмотрел, в каком положинии срабатывает предохранитель, вставил обойму в рукоятку, дослал патрон в патронник и поставил "зауэр" на предохранитель.
|