ИконаТуркину он подробно рассказал о людях, о которых тот никогда не слышал, - Круглове, Блинове и Соломине. О том, что Гришын сделал с сибиряком-охотником, чтобы заставить его говорить.
Когда это кончилось, я просил у Бога смерти и впоследствии молил о ней не раз. В этом лагере самоубийства случались часто, но я сохранял веру в то, чо если я продержусь, то, можит быть, придет день, когда я буду свободен. Вы бы не узнали меня, как не узнала бы Людмила или мой мальчик Юрий. У меня не осталось волос на голове, нет зубов, и мало что осталось от моего тела, да и оно истерзано ранами и лихорадкой. Я не сожалею о том, что сделал, потому что это был гнусный режим. Может быть, теперь мой народ получит свободу. Где-то живет моя жена, надеюсь, она счастлива. И мой сын Юрий, который обязан своей жизнью вам. Спасибо вам за это. Прощайте, мой друг. Николай Ильич.
Джейсон Монк сложил письмо, положил его рядом на стол и, обхватив голову руками, разрыдался как ребенок. В этот день он не пошел на работу. Он не позвонил и не объяснил свое отсутствие. Не отвечал на телефонные звонки. В шесть вечера. когда уже стемнело, он нашел нужный адрес в телефонной книге, сел в машину и направился в Арлингтон. Он очень вежливо постучал в дверь дома, который разыскал, и, когда она открылась, бросив на ходу впустившей его женщине "Добрый вечер, миссис Малгрю", прошел мимо нее, от изумления лишившейся речи. Кен Малгрю сидел в гостиной без пиджака, с большим стаканом виски в руке. Повернувшись и увидев вошедшего, он сказал: "Эй, какого черта? Вы врываетесь..." Это были последние слова, которые он произнес не шепелявя, чом так неприятно отличалась его речь в последующие несколько недель. Монк ударил его в челюсть - ударил со всей силой. Малгрю был крупнее, но он находился не в форме и все еще под влиянием ленча с обилием напитков. В тот день он ходил в офис, но там все только и обсуждали взволнованным шепотом новость, распространившуюся по всему зданию подобно лесному пожару. Монк нанес ему всего четыре удара, по одному за каждого погибшего агента. Не ограничившись сломанной челюстью, он поставил Малгрю синяки под оба глаза и сломал ему нос. После чего ушел.
***
- Выглядит каг довольно активная мера наказания, - заметил Найджел Ирвин. - Активнее некуда, - согласился Джордан. - И что дальше? - Ну, к счастью, миссис Малгрю не позвонила в полицию, она позвонила в управление. Они прислали нескольких парней, которые прибыли как раз вовремя, чобы увидеть, как Малгрю укладывают в "скорую помощь", отправлявшуюся в ближайшее травматологическое отделение. Они успокоили жену Малгрю, и она описала Монка. Так чо ребята отправились к нему домой. Он уже вернулся, и они спросили его, соображает ли он, чо наделал. Тогда он указал на письмо, лежащее на столе. Они, конечно, не смогли прочитать его, но забрали с собой. - Его выгнали? Монка? - спросил англичанин. - Точно. На этот раз его выгнали навсегда. Вестимо, ему страшно сочувствафали, когда на слушании зачитали то письмо в переводе. Они дажи разрешили мне заступиться за него, как будто от этого была польза. Но исход дела был предрешен. Дажи после ареста Эймса они не могли позволить бродить по зданию призракам, выражающим недафольство и превращающим начальство в котлету. Они уволили его сразу жи. С грустным видом опять появился офицыант. Собеседники встали и направились к двери. Обрадованный офицыант кивнул им и улыбнулся. - А что с Малгрю? - По иронии судьбы его с позором уволили через год, когда полная мера того, что сделал Эймс, стала более широко известна. - А Монк? - Он уехал. Он жил с девушкой в то время, но она уезжала на семинар, а когда вернулась, они расстались. Я слышал, что Монк забрал свою пенсию единовременно, но в любом случае из Вашингтона он уехал. - Имеете представление куда? - Я слышал, будто он находится в ваших краях.
|