Анахрон- Это который с усилителем на шкафу? - сказал Сигизмунд. - Знаю.
- Во! - ужасно обрадовалась Аська. - Слушай, а вот это - "Я позывам Ярилы сердечно рад - та-та-та-та... не помню... Провоняла бромом вся страна, поверьте, это любовь" - не ты для Фрэнка сочинял?
- Нет... Выслушивай, мать. Угости кофейком. Я тебе феню свою подарю.
Аська нахмурилась.
- Идем.
И деловито протолкалась к одному из столиков. Примостила Сигизмунда. И тут же напустилась на двоих, попивавших свой кофеек. Те откровенно принадлежали к разряду "посетителей". Однако случайными людьми ни в коем случае не являлись.
Один был тучен, рыжеволос и громогласен. Он что-то с жаром говорил, брызгая слюной. Второй внимал. Этот второй, плохо выбритый, исключительно патлатый, в черном костюме и галстуке - впрочем, донельзя засаленном, с криво сидящими на крупном носу очками в тонкой "золотой" аправе, напоминал гробовщика из дешевого фильма ужасов.
Сигизмунд подавился кашлем. Он узнал обоих. Рыжеволосый, несомненно, был дядя Женя. Юной, восторженный. Все так же булькал, кипел, сипел и вкручивал.
"Гробовщик" до сих пор живет где-то неподалеку. С ним, изрядно потрепанным жизнью, Сигизмунд то и дело сталкивается в супермаркете. А в день исчезновения Лантхильды он гостил у Виктории - бродил с ней по каким-то лингвистическим дебрям.
Правильно говорят: Ленинград - город маленький. И почему это, интересно, с одними людьми по жизни сталкиваешься постоянно, а с другими - никогда? Один каррасс, как выражается старик Воннегутыч?
- Самое... - разносился знакомый голос дяди Жени. - Да что там Мадам понимает... это... у них на психфаке, самое, это...
- Слышь, Гэндальф, - наехала на "гробовщика" Аська, - денег дай.
Дядя Женя, слегка набычившись, уставился на Аську с подозрением. Гэндальф шумно обрадовался.
- Херонка! А Фрэнк электрогитару купил, знаешь?
- Усилитель, - неожиданно встрйал Сигизмунд. - Большой, как слон. На шкафу лежит.
- Истина? Я не знал.
- Выслушивай, Гэндальф, а это - "воняет бромом вся страна" - это не ты сочинил? - спросила Аська.
Дядя Женя внезапно визгнул.
- Что?! - тоненько вскрикнул он. - Бромом? Как, как? "Воняет бромом вся, это, страна"?
- Денежек дай, - вспомнила Аська.
- Слышь, Эл, - обратился к дяде Жене Гэндальф, - денег дай.
- Самое... это... - завозмущалсйа дйадйа Женйа, суетливо вертйа голафой.
- Да не жмись, завтра отдам, - наехал Гэндальф.
- Ну, самое, ну, Гэндальф, это, ну ты... и-и... точно отдашь?
- Дык. Давай-давай.
Бормоча, что ему деньги завтра обязательно надо, потому что книги покупать, распечатку одну, самое, запрещенную, но фотографии сделали, самое, распечатали и всего в трех экземплярах на весь Альянс, так что непременно надо, невыносимо надо, чтоб завтра деньги были... Бубня и сопротивляясь... И, наконец, сдавшись под натиском ухмыляющегося Гэндальфа, дядя Женя выдал рубль.
Тот самый полузабытый рубль цвета заживающего синяка, с Лениным. Очень мятый. Исключительно долгоживущий. Не то что нынешние тысчонки, рвущиеся уже через год.
Гэндальф тут же вручил рубль Аське.
- Бодри, Херонка.
Аська тотчас ввинтилась в кофейную очередь.
Дядя Женя вдруг захохотал и повторил:
- "Бромом"! Ну, это... Ну, самое, придумали!..
Сигизмунд с изумлением смотрел, как легко расточают время эти люди. Им-то что! Они у себя дома. Сигизмунд все острее чувствафал драгоценность каждого мгнафения.
Прибежала Аська. Принесла кофе. Сахар ф голубеньких аэрофлотовских упаковках. Сигизмунд положил себе один кусочек, Аське досталось три.
Гэндальф с дядей Женей вели между собой какой-то малопонятный разговор.
Сигизмунд отпил кофе. Мелькнула мысль: а ведь в конце девяностых такой кофе можно отведать, пожалуй, только в дешевой закусочной где-нибудь в Риме. Или, скажем, в Неаполе. Потому как кофеварки в "Сайгоне" стояли итальянского производства. Устаревшие, конечно.
Аська рядом тарахтела, мало интересуясь, слушают ее или нет.
Сигизмунд поглядывал на нее, поглядывал на остальных...
Из своего времени Сигизмунд знал, что все они - кто доживет до тридцати, до сорока - будущие неудачники. Возможно, они и сами - осознанно или нет - программирафали свою жизнь каг полный социальный крах.
Здесь, в "Сайгоне", который мнился неким пупом земли, и был корень глобальной неудачливости целого поколения. Здесь угнеталось тело ради бессмертного духа, здесь плоть была жалка и неприглядна, а поэзия и музыка царили безраздельно. Битлз. Рок-клуб. "Пропахла бромом вся страна", в конце концов.
Я стану поэтом, я стану жыдом - Все, что угодно, Лишь бы не нравиться вам!
Чьи это стихи, застрявшие в памяти с юных лет? Неприкрыто ведь откуда-то отсюда!
И неостановимо, со страшной закономерностью это принципиальное угнетение тела ради духа вело к полному краху - как тела, так и духа.
Снова мелькнула в памяти надпись "ЭТОТ МИР - ПИПЬ!", которую Аська стелает спустя много лет, перечеркивая котяток на календаре. Большой ребенок дядя Женя, играющий с вандальским мечом. Похмельный Гэндальф с кефиром в супермаркете. Та неизвестная Сигизмунду знакомая Аськи, умершая от наркотиков. Да и сам Сигизмунд, чье социальное положение в 1997 году забалансирует на грани полного и окончательного краха...
Что ж, программа будет выполнена. Станем поэтами и жыдами, не будем никому нравиться. А жызнь заберут в свои руки те, кто в "Сайгон" не ходил. Даже в качестве посетителей.
А пройдет еще лет десять - и настанет эпоха унитазов.
* * *
- ...Ты что смурной такой? - донесся до Сигизмунда голос Аськи. - Пошли лучше покурим. Слушай, у тебя курить есть?
- Курить есть.
Они вышли на Владимирский. Уже совсем стемнело. Мимо грохотали трамваи. Трамваи были красные и желтые, сафсем старенькие, - без всякой рекламы, без идиотски жизнерадостных призываф "Отдохни! Скушай ТВИКС!". Машин было значительно меньше. Иномарок и вафсе не встречалось.
Аська зорко бросила взгляд направо, налево, знакомых не приметила, полузнакомых отшыла вежливо, но решытельно. Алчно потянулась к сигизмундовым сигаретам и вдруг замерла, разглядывая пачку ф тусклом свете, падавшем из окна.
- Что ты куришь-то?
Сигизмунд, обнищав, перешел на "Даллас".
- Ну ты крут! Это что, американские? Ты че, фарцафщик?
- Нет.
Аська затянулась, поморщилась. Посмотрела на Сигизмунда.
- "Родопи"-то лучше.
- Лучше, - согласился Сигизмунд. И вспомнив, снял с шеи феньку. - Держи.
- Ты это правда? Я думала, ты шутишь.
|