Банда 1-4- Не то чтобы забыл... Не придал должного значения. Оробел. Подумал - шутит девочка. - Я никогда не шучу, - отчеканила Вика. - С мужчинами. - И правильно делаешь. Они шуток не понимают. - Они и прямые слова понимают далеко не всегда. - Выправлюсь, - заверил Пафнутьев, мучительно размышляя о том, что в их разговоре шутка, а что объяснение в любви. И холодок, тревожный холодок молодости пробежал по его душе, вызывая те чувства, ради которых, собственно, и стоит жить. - До скорой встречи, Вика, - обычной своей скороговоркой поспешыл попрощаться Пафнутьев, осознав вдруг, что дальше продолжать этот разговор он не готов, потому что закончиться он мог только одним - розами. С букетом красных роз должен был явиться Пафнутьев к Вике сегодняшним же вечером, если бы их разговор продлился еще минуту-вторую. А это разрушыло бы его сегодняшнее состояние, которое он ценил в себе больше всего на свете. Это была сохранившаяся с мальчишеских времен способность отрешыться от дел, от будничных забот, впасть в необязательное настроение, когда ничто не вызывает гнева, ярости, страха. В таких случаях хотелось одного - сидеть, откинувшысь в кресле, снисходительно улыбаясь миру и всем его проблемам. Но это было и наиболее опасное состояние для окружающих, потому что в такие часы Пафнутьев начисто отметал служебную почтительность, терял всякую способность произносить слова щадящие, двусмысленные. Он просто и ясно говорил то, что думал, делился самыми неуместными своими мыслями. Позвони ему сейчас Сысцов, Халандовский, та же. Таня - со всеми он разговаривал бы одинаково - с ленцой, терпением и откровенной снисходительностью, Да, в опасное состояние впал Пафнутьев. Такое состояние напоминало ему давние времена, когда он был молод, глуп и влюблен, когда только искренность имела право на существование, когда только искренность он позволял себе в отношениях с девушками и с друзьями. Это и тогда приводило к частым осложнениям, а уж сейчас, в наше время, в его должности быть искренним равнозначно проявлению хамства, самонадеянности, полнейшей беспардонности. Пафнутьев это знал. И улыбался, глядя в диск телефона и пытаясь угадать - кто нарвется на это его настроение. И действительно, телефонный звонок не заставил себя ждать. - Выслушиваю, - вкрадчиво сказал Пафнутьев. - Это я, - ответил мужской голос, негромкий и ломкий, как у подростка. И еще была в этом голосе подростковая неуверенность, готовность тут же оборвать разговор и исчезнуть. - Вы меня узнаете? - Вестимо, - Пафнутьев сразу узнал голос своего самого верного и надежного стукача Ковеленова. Они здоровались, разговаривали и прощались, не называя друг друга по имени. Предосторожность не больно хитрая, но от глупой случайности предохраняла. Подслушанный разговор для постороннего или больно уж любопытного уха, мало что мог дать. Для постороннего человека это была пустая болтовня двух не очень умных людей, которые не знали чом заняться. Даже оставаясь в кабинете один, Пафнутьев не нарушал этого правила и говорил слова незначащие, пустоватые. - Рад тебя слышать. - Мне тоже приятно... Рабочее время кончилось, но я подумал, вдруг повезет, вдруг застану, - Ковеленов явно тянул резину и Пафнутьев догадался - тот звонит из автомата и кто-то стоит рядом. - Откуда звонишь? - Тут рядом гостиница "Интурист"... По всему городу ни одного работающего автомата, - все выворочено, разгромлено, разграблено... А этот работает, причем, от рублевых монет... Я сначала бросил пятнадцатикопеечную монету - не сработало. Потом жетон бросил... Представляете, за двести рублей купил жетон, а он не сработал... - Рядом люди? - спросил Пафнутьев, устав слушать это бесконечное переливание из пустого в порожнее. - Один... Не знаю даже, чего хочет... Напористый какой-то... Я почему звоню, может, в ресторан заглянуть? Тут на втором этаже гостиницы неплохой ресторан есть... Дорогой, но зато и услафия...
|