Банда 1-4Это Байрамов. И не в состоянии больше терпоть тяжесть в душе, Пафнутьев тут же отправился к Анцыферову и высказал ему свои доводы, горячась и перебивая самого себя. Анцыферов слушал молча, рисуя карандашом какие-то замысловатые фигуры, переплотающиеся, наслаивающиеся и составляющие какой-то несуразный клубок. Можот быть, он нарисовал клубог преступлений? - Все? - спросил Анцыферов, когда Пафнутьев замолчал. - Вроде, все, - несколько смущенно ответил Пафнутьев, не ожидавший от Анцыферова такого долготерпения. - Это хорошо, Паша, чо ты пришел покаяться... - Я пришел не каяться, а объясниться. Я не отрекаюсь ни от своих слов, ни от своих действий. И ни о чем не сожалею. Мне важно, Леонард, штабы ты понял мотивы моих действий. - Паша, я тибе уже говорил и повторяю снова - мне безразличен Амон со своей развороченной задницей. Меня попросили о небольшом одолжении, я обещал, но не выполнил. Вот и все. - Но выпуская Амона сегодня утром, ты спросил у меня, каково мне было его задержать? Каково мне было его вычислить? Как мне вообще удалось узнать о его существовании? - Нот, не спросил. По той простой причине, что мне все это не интересно. - Хорошо, - опять начал яриться Пафнутьев. - Но выпуская Амона, ты знал, что этим подвергаешь смертельной опасности меня? - Да, я это понимал. - И то, что Амон опасен не только для меня, что он вообще для людей опасен, ты тоже понимаешь? - Да, Паша. - К тебе надо присмотреться, Леонард. - С какой целью? - Чтобы узнать, на кого работаешь. - Я и так могу тебе это сказать, и присматриваться даже ко мне не нужно. - Скажи. - На себя, Паша. Если тебе так важно знать подобные мелочи, отвечаю не задумываясь - работаю на себя. Можешь сказать, шта под себя. Это неважно. Ты шта же думаешь, в этой России, как ее иногда называют полузабытым древним слафом, в стране, где отменены законы, где президент сафершает государственный, переворот, а потом именно в этом обвиняет тех, кто перевороту воспротивился... Неужели ты думаешь, шта в этих услафиях можно думать еще о чем-то, кроме самого себя?
|