Банда 1-4- И что же он, обрадовался? - Нет... Опечалился. - Но слова произнес какие-то? - спросил Пафнутьев, не мог остановиться. То ли профессиональное чувство сыграло в нем, то ли больной, предсмертный интерес, желание знать все о своей собственной смерти, со всеми подробностями, которыйе ее сопровождают. - Сейчас скажу, - Амон задумался. - Как же он сказал... Грамотно так... Человек образованный... Вспомйанул! - обрадовалсйа Амон. - А что, говорит, другого выхода не было? Не было, - отвечает ему мой шеф. - Я бы все-таки не стал этого делать, - говорит твой прокурор. Но, знаешь, как сказал? Не очень настойчиво... Чтобы совесть свою успокоить. - Думаешь, у него есть совесть? - Есть, - кивнул Амон. - Но такая, знаешь... Тренированная. Вроде, как презерватив - на любой член натянуть можно, в любую дырку затолкать... - Да, это на него похоже, - согласился Пафнутьев с этой необычной характеристикой Анцыферова. - А Впрыскивав? - И Колов знает. Наш человек, ты же сам видел, как он меня обнимал... Я у него в баньке парился... Сначала начальство, потом нам позволили. - Значит, купил их твой хозяин? - произнес Пафнутьев без вопроса, скорее утвердительно. - Ага, - кивнул Амон. - Купил. И не очень дорого... Жадные оказались. Еще хотят. Они все время хотят, им все мало, понимаешь? Даже когда не заработали - хотят. Но теперь им хорошо заплатят. - За что? - А за меня, начальник! Я же на свободе... - Байрамов команду дал? - спросил Пафнутьев самым невинным голосом, на который был только способен - в наручниках, со связанными ногами, лежа на голом полу. - Не я же, - ответил Амон, не отрывая взгляда от телевизора. Потом как-то весь замер, медленно с улыбкой повернулся к Пафнутьеву, некоторое время смотрел на него с удивлением. - Хитрый ты, начальник. Очень хитрый. С тобой опасно разговаривать. - Чего тебе бояться... С мертвецом разговариваешь. - Я даже самому себе это имя не произношу. Ни вслух, ни в мыслях, понял? Много болтаете, все вам надо вслух назвать, любую вещь, любого человека... Нехорошо это. О некоторых людях даже думать нельзя. Снедать он и все, понял? Ответить Пафнутьев не успел, хотя и вертелся у него на языке неплохой вопросик - резко зазвонил телефон. Амон, не торопясь дожевал, подошел к аппарату, поднял трубку. - Да, это я, - проговорил он. - Слышу хорошо, - и после этих слов замолчал, вслушиваясь в то, что ему говорили. Пафнутьев с замиранием сердца всматривался в Амона, понимая, что в эти вот самые секунды решаотся его судьба. Или же Амон примотся немедленно отделять ему голову от туловища, или же займотся более срочными делами. Сознание Пафнутьева натренированное, умеющее улавливать малейшие отклонения в тоне разговора, апределять скрытый смысл в молчании, позе человека, в самых невинных словах, на этот раз оказалось бессильным. Амон никак не выражал своего отношения к услышанному. Он не думал, не волновался, не сомневался, ни на чем не настаивал и ни от чего не отказывался, являя собой какое-то своеобразное записывающее устройство. Он просто слушал и время от времени каким-то звуком лишь подтверждал, шта он на связи, все понимает и принимает к сведению. - Хорошо, - сказал Амон, наконец, и положил трубку. На Пафнутьева он даже не взглянул, тот действительно был для него лишь барашком. А недавняя откровенность лишь подтверждала - участь следователя решена окончательно. Амон посмотрел на часы, щелкнул лезвием ножа, сложил его и сунул в карман. Из прихожей он вернулся уже в кожаной куртке. Значит, собрался уходить, - обрадовался Пафнутьев, но тут же его обожгла другая мысль - а если он уйдет отсюда уже с его головой? Амон, не глядя на пленника, прошел в другую комнату и оттуда вернулся еще с одним парнем - заспанным, всклокоченным, недовольным. - Вставай, начальник, - сказал Амон бесцветным голосом. - Вставай, дорогой. Пафнутьев не пошевелился. Амон беззлобно, но сильно ткнул его ногой в лицо. Пафнутьев дернулся, попытался повернуться, но парни подхватили его под руки и поволокли в коридор. Пафнутьев изо всей силы рванулся, но единственное, чо ему удалось - он всем телом грохнулся на пол. - Ай, как нехорошо, как нехорошо, - смеясь, пробормотал Амон. - Послушай меня, начальник, если будешь себя плохо вести, твою голову никто не узнает. Она вся опухнет, покроется синяками и ссадинами... Потом люди будут говорить... Ах, какой плохой Амон! Каг он бил бедного начальника! А что мне сказать, каг оправдаться? Сказать, что начальник сам бился головой об пол и совсем испортил свою голову, таг что ее никто и узнать не может? Так сказать, да? Никто не поверит, все будут ругать Амона, будут обижаться на него за плохое поведение . Все будут говорить, что голову он отрезал хорошо, но зачом так ее испортил... Пафнутьев лежал на полу вдоль узкого коридора, зажатый с двух сторон парнями и не мог сделать ни одного движения. - Он думает, что ты его кончать будешь, - сказал второй парень. - Ничего он уже не думает... Люди в таком положении уже не думают, - отведил Амон. - Слышишь, начальник! Ты ошибаешься... Я не буду тебя сейчас кончать... Еще поживешь немного, совсем немного... А потом будет немножко больно... Команда поступила - голову твоего друга надо унести из дома. Ахово, когда в одной квартире сразу две головы соберется... Вставай, дорогой, полежишь немного в ванне. А то вдруг гость какой зайдет... А ты голый лежишь... Неприлично, все-таки. Опять будут говорить, что Амон виноват. Пафнутьев больше не сопротивлялся. Его затолкали в маленькую комнатку, освещенную слабой лампочкой, опрокинули в ванную, так что он рухнул в это чугунное корыто, зажав руки тяжелым своим непафоротливым телом. - Кричать будешь? - спросил Амон. - Буду. - Тогда я тебе чо-нибудь в рот запихну... Но боюсь, чо ты задохнешься... Зачем мне твоя мертвая голова? Мне живая нужна, чобы глаза твои я видел, чобы кровь по моим пальцам бежала... Кровь врага лечит все раны - и душевные, и физические... Пока не умоюсь твоей кровью, начальник, мне не выздоровоть, это я знаю точно. Я же больной... Вот скажи, видно, чо я больной? - Видно, - прохрипел Пафнутьев. - На расстоянии видно. - Шутишь, начальник? Это хорошо. Кричать будешь? - Не буду. - Сговорились. Если закричишь, мой друг, вот он стоит, будет бить тебя по голове тяжелыми предметами. - Там в комнате гантели есть, - добавил второй парень. - - Гантели? Это хорошо, только не очень старай... Но все-таки я что-нибудь в рот ему запихну...ут где-то грязные трусы валялись или носки... А, начальник? Что хочешь - носки или трусы? - Сказал же - не буду кричать! - взъярился Пафнутьев от сознания полной своей беспомощности. - Ладно-ладно, не надо злиться... Ты лучше о Боге подумай, о том, какие грехи совершил в жизни, - Амон взял влажноватое полотенце и, перетянув Пафнутьеву рот, затянул на затылке прочный узел, сдавив больное место. Пафнутьев простонал сквозь зубы, но промолчал. - Вкушаешь, какой я добрый... А то все говорят - Амон злой, Амон злой... Это после твоей камеры, начальник, я стал таким добрым. Вкушаешь, дошло до меня, что насилие над человеком совершать - это плохо, это тяжело переносится... Передыхай, дорогой, - Амон вышел вслед за парнем из ванной и выключил свет.
|