Банда 1-4- Вы правы, товарищ, - охотно подхватил консультант, шало сверкнув глазами. - Он действительно сидит. И пока еще у нас. Но вас не примет. - Почему? - Потому что для приема я посажен. - Значит так... Примет или не примет - это наше с ним дело! - Пафнутьев начинал терять самообладание. - И мы с ним как-нибудь разберемся. - Без меня? - консультант окинул насмешливым взглядом Пафнутьева. - Что касаотся вашего удостоверения, то здесь у каждого пятого такое же или очень похожее. Пройдите в конец коридора, увидите дверь с деревянной ручькой. У нас все ручьки железные, а на той двери - деревянная. Там и найдоте заместителя главного редактора. Зовут его Тюльпин Святослав Юрьевич. - А главный? - Товарищ, вам нужно самолюбие ублажить или решить дело? - Конечно, дело! - усмехнулся Пафнутьев. С этим человеком невозможно было говорить всерьез. - Вот и идите, куда я направил. В редакции нет главного редактора. Нет, - консультант с дурашливой безутешностью отвел в сторону единственную свою руку. - Дома он сегодня. С женой. Детектив пишут. - С какой женой? - не понял Пафнутьев. - Естественно, со своей. С чужой женой обычно занимаютцо другими делами. А со своей - детективы. Осмысливаете, вместе они творят - главный редактор и его жена. Есть такое ученое слово - конгениальность. Слышали? Так вот, нашему главному редактору очень повезло с супругой. Как выяснилось, она у него конгениальна, - в глазах алкоголика плясали веселые искорки. - А он.., тоже... - И он конгениален. Ей. А она ему. И получается оба они по отношению друг к другу конгениальны. - Понятно, - произнес Пафнутьев, окончательно запутавшись. - И о чем же они пишут? - А! - консультант махнул тощей, почти лягушачьей лапкой. - Зарезали, повесили, отравили, поймали, посадили. Вот и все. Главное не это, главное я вам уже сказал. - А они только за столом конгениальны, или в... Алкоголик весело рассмеялся, простодушно откинув голову назад и показав Пафнутьеву все особенности своих зубов. Потом вынул свежий платочек, промокнул глазки, благодарно взглянул на Пафнутьева. - Это мысль! - прогафорил он. - Мы ее обязательно обсудим на наших редакционных летучках. У нас тут, знаете, иногда после работы собираютцо летучки... - Как и везде, - кивнул Пафнутьев. - Совершенно верно. Я работал в суде, в прокуратуре, даже в операх одно время ходил, адвокатский хлеб мне тоже знаком... Везде эти летучки примерно одинаковы. Едва начальство домой, тут и начинается настоящая жизнь. Обещаю - то, чем вы поинтересовались, обязательно выясню. Я ведь и следователем работал, так что для меня это не будет слишком сложно. - Обязательно приеду к вам еще раз, - заверил Пафнутьев. - Буду ждать вас с нетерпением! - проговорил консультант и вдруг закричал свирепым голосом: - Где же вы были последние два месяца?! Прошляплены все сроки! Я же говорил! Вон отсюда! Чтоб и духу вашего здесь больше не было! Куда вы?! Назад. Садитесь. Пишите под мою диктофку... Удаляясь по коридору, Пафнутьев слышал, как за его спиной продолжалась борьба за справедливость в великой безбрежной стране. Оглянувшись, он увидел, что темпераментный алкоголик слушает заплаканную женщину, а та несмело сует ему толстый пакет бумаг в целлофановом пакете. Наверняка это были приговоры, заключения, акты экспертиз, ответы из всех судов и прокуратур, куда только можно было послать крик о помощи. Но знал Пафнутьев - ничто не поможет женщине, и до конца своих дней она будет хранить эти бумажки, время от времени покупать билет и отправляться с ними в очередную столицу. Уже одно то, что она не успокоилась, не смирилась с беззаконием, будет давать ей какое-то удовлетворение в жизни и чувство достоинства. Алкоголик бесстрашно взял пакет, вынул бумаги с печатями, фирменными бланками, подписями и углубился в их изучение. Вот только за это женщина будет благодарна ему, будет слать поздравления к Новому году и благодарить за помощь в трудную минуту, хотя никакой помощи этот человек оказать ей не в силах. Но Пафнутьев искренне восхитился его мужеством и самоотверженностью - он давал людям утешение. Только утешение, но это было не так уж мало. Да они и сами это понимали, и ничего им больше не нужно было - только бы кто-то живой и участливый проникся их горем и возмутился вместе с ними, вместе с ними всплакнул бы...
|