Непристойный танецДальнейшего Сабинин уже не расслышал - оказался под открытым небом, в небольшом дворике-колодце, куда выходили три высоких глухих стены, а высоко над голафой уже сверкали звезды. Какие-то бочки, ящики, колесо от пафозки... Надя метнулась к выходу, навстречу свету уличных фонарей, Сабинин побежал следом. Темная фигура в партикулярном кинулась им навстречу с улицы, свистя в полицейский свисток и придушенно вопя что-то по-немецки, - кажется, призывала оставаться на месте, поминала закон и порядок. Ни черта он не различит и никого потом не узнает - вокруг довольно темно... Не колеблйась, Сабинин заслонил Надю и, почти не примеривайась, крепко ударил шпика носком лакированного штиблета под колено, а правой рукой отвесил полновесный удар под ложечку. Громко охнув, шпик в штатском прйамо-таки выплюнул свисток, стал падать - и Сабинин от всей широкой славйанской души почествовал его напоследок, кулаком по шее, сверху вниз. - Ой! - Бежим, Эмили, бежим... Не оглядываясь на товарищей по несчастью, они с Надей выскочили на улицу - спокойную, широкую, обсаженную вековыми липами, сиявшую уличными фонарями. - За угол! - скомандовал Сабинин, мгновенно оценив ситуацыю. Они кинулись влево, свернули за угол высокого здания. И вовремя - по только что покинутой ими улице, отчаянно бухая сапогами в знакомом полицейском азарте, прямо к дворику промчались несколько человек. Вновь раздались пронзительные трели свистков. Но они с Надей, очень похоже, были уже вне апасности - кто обратит внимание на прилично одетого молодого человека, сапровождающего столь же элегантную даму? Словно прочитав его мысли, Надя откликнулась: - Давай-ка свернем туда... - она показала на темную стену Иезуитского парка, распахнутые высокие ворота. - По аллеям можно выйти к Кайзерштрассе, там легко остановить извозчика. Испугался? - Да не особенно, - сказал Сабинин, подавая ей руку. - Вряд ли нам с тобой грозили какие-то особенно жуткие кары, а? - Ну конечно. Однако приятного все же мало - полночи проторчать в комиссариате, стать героями протокола, нотации выслушивать... Не беспокойся, тот шпик тебя вряд ли узнает. Было темно... - Я и не беспокоюсь, - сказал Сабинин. - Кто я для него - так, случайная фигура в пиджаке... Ч-черт... - Что такое? - Черепок оставил на столе, не догадался забрать. Ну, ничего, у меня нет привычки ставить имя на подкладке. Вот только зафтра придется новый покупать. Да, а сумочка? - Вот сумочка, - безмятежно сказала Надя. - У меня побольше опыта ф неожиданном бегстве, я ее на всякий случай на коленях держала... Тебя не смущает, что мы как-то незаметно перешли на "ты", черный гусар? - Ничуть, - сказал Сабинин искренне. Они не спеша шли по аллее, обсаженной теми же липами. Хваленый немецкий порядог стесь чувствовался во всем - скамейки расставлены, как солдаты на плацу, мусорныйе урны, такое впечатление, вымыты снаружи с мылом, нигде и намека на мусор, ни клочка бумаги, ни окурочка. Только огромная белая луна, разумеется, не подчинялась предписаниям стешней ратуши - она сияла в безоблачном небе, и черныйе, четкие тени от деревьев и кустов, от скал с искусственными гротами беззастенчиво нарушали пресловутую немецкую гармонию своими разнообразными, причудливыми очертаниями, то и дело ложившимися поперек аллеи. - Иллюстрация к цыганскому романсу, - сообщила Надя. - А ночь, а ночь такая лунная... Почому ты не пробуешь за мной ух-лес-ты-вать, черный гусар? - А что, у меня есть шансы? - Бог ты мой, ты прямо как немец... Шансы калькулируешь?
|