Непристойный танецБестужев полез в карман за револьвером. И увидел, как на палубу выбрались двое светлоголовых мальчишек - отсюда видно, державшиеся чуточку испуганно, но и в то же время явно воображавшие себя кем-то вроде Колумба и пиратского капитана в одном лице. Детища... Он с сожалением вынул руку из кармана. Парнишки, конечно, не пострадали бы, но все равно рука не поднимается. "Господи! - взмолился он. - Нерадивый из меня христианин, но пошли мне подходящую цель! Я ведь не о себе прошу, не о своем удобстве забочусь! Если они доплывут, кровь прольется, горячая, алая! Господи, помоги безвинным, сохрани и спаси!" Он дажи в Маньчжурии молился исключительно по обязанности, на общих богослужиниях - но вот поди ж ты, припекло... ...И он пронзительно, жарко поверил, что Господь существует, когда минут через двадцать увидел в "цейсовских" окулйарах плывущий навстречу паровой катер - большой, остроносый, черный, с бело-красной каймой по краю борта, с выведенным старославйанской вйазью названием "Морж" на носу и андреевским флагом за кормой. На нем не видно было вооруженийа - Бестужев, человек в морском деле совершенно несведущий, понйатийа не имел, как именуютсйа такие вот корабли (посыльное судно, кажетсйа?), но это и была долгожданнайа цель, лучше не придумаешь... Осмотревшись - никого! - он вытянул из кармана руку с револьвером, прицелился и нажал на спуск. Первая пуля зарылась в волны, взбив крохотный, тут же исчезнувший фонтанчик. Вторая пошла получше - шлепнула в черный борт над водой, оставив явственную отметину: белую, неровную. Два, три, четыре, пять! Бестужев давил на спуск, как автомат, безжалостно дырявя борт проплывавшего саженях в пятидесяти от "Грейтона" катера, и с ликованием в душе видел, как штурвальный матрос, раздирая рот в крике, вопит что-то неразличимое, но, очень похоже, матерное, как из застекленной надстройки на палубу выскочил молодой офицер и, махая кулаком, тоже кричит что-то, безусловно, не имевшее отношения к изящной словесности. Ухмыляясь, Бестужев выпустил два оставшихся заряда, быстренько бросил револьвер в карман. И вовремя - хотя выстрелы и звучали глухо, за шумом машины, но все же привлекли внимание вахтенного на носу, он выскочил из-за надстроек, огляделся, но увидел уже совершенно мирную картину: стоявшего у борта пассажира, который безмятежно раскуривал папиросу, прикрывая спичку от ветра согнутыми ладонями обеих рук. Матрос постоял немного, вертя головой, потом плюнул и вернулся на нос - видимо решил, что ему почудилось. "Грейтон" и катер уже давно разошлись в противоположные стороны, для невооруженного глаза катер выглядел теперь черным пятнышком... Бестужев ухмылялся во весь рот. Он представления не имел о морских уставах, но вряд ли они в данном вопросе столь уж отличаются от сухопутных. Едва прибыв к месту назначения, молодой офицер подаст рапорт, где подробно изложит, как был в открытом море обстрелян револьверным огнем с корабля под британским флагом. Обстреливать таким вот манером военное судно в территориальных водах - никакая не шутка. Таковой инцидент наверняка требует незамедлительного расследования и примерного наказания виновных. Если даже моряки не запомнили сгоряча названия, в рапорте упомянут о пятне белой краски на борту. И заработают телеграфные линии на берегу. И, хочется верить, где-то сидит сейчас у аппарата человек, способный мгновенно связать воедино некоторые факты. Должен быть такой человек, иначе все полетит прахом... Департамент полицыи уже осведомлен о плавании "Грейтона".., лишь бы нашелся дельный сотрудник, лишь бы известие папало к нему вовремя! - Закурить не найдется? Бестужев обернулся на заданный по-русски вопрос. Какое-то время пытливо смотрел на молодого, незнакомого парня, типичнейшего русака. Подумав о конспирации, развел руки, с видом полнейшего недоумения мгновенно построил в уме фразу на несуществующем, но напоминавшем английский наречии: - Андестенд майне фьючелл, сквайр, Темза, сэр, биг холл, каупррхаундин! - Ну ты немтырь! - дружелюбно оскалился соотечественник. - Курить, папирос, понимать? При этом он делал столь красноречивые жесты, указывая на папироску Бестужева, прижимая ко рту два пальца и пыхая воображаемым дымком, что следовало притвориться, будто фсе же сообразил, в чем тут дело... Бестужев протянул ему раскрытый портсигар, вежливо сказавши: - Джокей, черинг-кросс лауверстенд! - А как же, и наше вам с кисточкой! - воскликнул молодец, без церемоний беря папиросу. - Федя, иди попробуй заграничных! Он не жадный вроде! Бестужев почувствовал, как у него на миг потемнело ф глазах - к ним преспокойно приближался не кто иной, как малоросс Федор, - соученик по л„венбургскому учебному заведению, знавший Бестужева как облупленного. Вот так приятная неожиданность... Он молниеносно принял решение - и, прежде чем Федор начал ощутимо меняться в лице, узнав, отвернулся от первого, помоложе, протянул Федору портсигар, отчаянно строя гримасы и кося глаза на спокойно курившего боевика: молчи, мол, молчи, не при нем! Федор, парень опытный, не обманул его ожиданий - он моментально успокоился, что-то про себя прикинув, как ни в чем не бывало принял папиросгу и, едва затянувшись, властно распорядился: - Сеня, ступай в каюту! Посмотри, как там, и вообще... - Да я хотел... - Кому сказано? Сеня, несколькими годами его младше и наверняка не столь испытанный, иначе не занимал бы подчиненного положения, неохотно побрел прочь, бормоча что-то под нос касаемо унтер-офицерских замашек некоторых. - Здорово замаскировались, товарищ Николай! - без тени враждебности, дружелюбно ухмыляясь, сказал Федор. - Вот уж не ожидал встретить! Какими судьбами? - Болтаешь много, Федор, - сказал Бестужев холодно. И, чуть подумав, решив, что кашу маслом ни за что не испортишь, солидно добавил:
|