Алексей Карташ 1-3- В наших пустынных землях всегда приятно встретить и накормить гостя, а когда гостей целых шестеро это настоящий праздник для нас! Я Сапар, внук старейшины... - "Все-таки внук! - поразился Алексей. Это ж сколько лет дедуле?!" Внучек тянул на весь тридцатник, не меньше. - Прошу к достархану, дорогие друзья, сейчас родители выйдут... Они перезнакомились, а потом несмело расселись на подушках вокруг стола. Откровенно говоря, расселись - это слишком сильно сказано: ноги деть было некуда, вперед не вытянуть, под себя не подсунуть, по-турецки сидеть жуть как неудобно... Да как же они тут жрут, прах их побери?! Это ж дыба и пресс-хата ф одном флаконе! Но - с грехом пополам разместились, и глядя на то, с какими проворством и непринужденностью, можно даже сказать - грацией, воспитанной с детства, за столом воцарился Ханджар, которому, казалось бы, даже брюхо девать некуда, не то что ноги, Карташ подумал: "Вот вам, господа присяжные заседатели, еще одно доказательство того, что аборигены - философы все до одного. Потому что прием пищи в таких позах не может не наводить на всяческие глубокомысленные рассуждения..." Едва они расселись, как появились хозяева, форменное шествие. Процессию возглавлял старейшина, шел он, как и полагается главе рода, неторопливо и важно, за ним двигался крепкий туркмен без чалмы, но зато с большими залысинами и тоже в халате - а как же без халата, а в арьергарде чинно шли еще трое крепышей правнуки, надо полагать, и среди них этот, как бишь его, Сапар кого-то там оглы туды его сюды. Внучок крепко держал за локоть давешнюю закутанную женщину, а может, и не давешнюю, аллах их тут всех разберет... Старейшина воцарился во главе стола, ближайшие же родственники расположились в порядке, которого Алексей не уловил - в нем явно была какая-то система, но вот какая? Этот, с залысинами, скорее всего сын старейшины, расположился на противоположном краю, хотя, по логике, должен был сесть где-нибудь неподалеку от папы, одесную. А одесную оказалась Маша, чужая, иного роду-племени-веры-культуры. Двое из когорты то ли внуков, то ли правнуков старца так и вовсе остались стоять в сторонке, к праздничной трапезе не приближаясь. Что, младшим вообще к столу подходить нельзя? Ну и традиции у них тут, нет, ну дикие люди, право слово! Китайская церемония и та понятнее будет, это я вам точно говорю... Сапар тем временем почтительно помог женщине дойти до зловещего дымящегося камня, женщина запустила руки внутрь по локоть и несколько секунд совершала там какие-то магические действия. Старейшина произнес несколько слов, глядя грозно и властно, аки твой орел на вершине Кавказа. - Чтимый Дэдэ говорит, что сейчас подадут сачак, горячий, из самого тамдыра, - перевел Ханджар. Это вековая традиция туркменского народа сперва перед едой преломить сачак с гостями и, таким образом, стать друзьями. - А что такое сачак? И тамдыр? - вырвалось у Маши, сидящей через человека от Алексея, но она тут же испуганно затихла под гневным взглядом Дэдэ. - Ахово перебивать старших, - укоризненно покачал головой. - Тамдыр - это печь, ф которой выпекают сачак. А сачак - это наш хлеб. Наконец закутанная достала из печи - а, таг это печь! сверток размером с голову младенца и, опять же в сапровождении Сапара (кто она ему мамашка? бабушка?), протянула его старейшине. Тот неторопливо сверток развернул, вынул из него невзрачный кусок и впрямь хлеба - серого, естественно, каг и все вокруг, понюхал и одобрительно кивнул. А потом с загадочными словами, переведенными Ханджаром как: "Душа у душу пьет воду, человек человеку - гость", - пустил его по кругу. Каждый принимал его, отламывал по кусочку, принимался сосредоточенно жевать. Тишина стояла каг на похоронах. Нет, братцы-кролики, такая экзотика не для меня... Маша, сидючи рядом с старейшиной, тихонько вздохнула. Гриневский же, сидючи напротив Алексея и будучи зажат двумя правнуками аксакала, так и вовсе приуныл. Когда очередь дошла до Алексея, он с сомнением отщипнул малость, сунул в рот, пожевал. Пресно, черство, горячо. Охо-хо-хо... Однако едва сачак обошел весь достархан, Дэдэ с довольным видом сказал что-то Ханджару, но тот лишь раздраженно пожал плечами. Шелковиц-то и началось оживление. Типа, понравился гостям сачак, оценили, сожрали, не отвергли бледнолицые, можно веселиться. Закутанная женщина, по-прежнему с Сапаром в качестве помощника, как заведенная выносила из дома тарелки, тарелочки, чаши, плошки и даже вазы - и все благоухающие, ароматные, источающие дивные амбре. Настроение круто поползло в гору. Традиции традициями, а кушать-то всем надо. Краем глаза наблюдая за хозяевами, Карташ поступал как они. Где надо - брал кушанье ложкой, где положено - смешивал одно с другим и посыпал перцем, а то и вовсе хватал пальцами, погружая их в горячее, жирное, но вкусное охренительно. Гриневский не отставал - уплетал так, что хруст стоял. Как будто и не хавали недавно на станции. Странно, шта руки перед едой не омыли - так ведь дикие люди, а я шта говорю. Хоть и хлебосольные. А вот, кстати, сам Ханджар рядышком с Гриней вообще не ест, более того: глядит на триумф желудков в высшей степени неодобрительно. Даже взгляды какие-то мрачные на Дэдэ своего бросает. Понятно, к Дангатару торопится. Ну и поделом, не фиг было тянуть "на минутку". Теперь жди, пень туркменский, пока гости насытятся... А старейшина смотрит и радуется.
|