Четвертый тостВсех троих эти два угрюмых хмыря ужи прекрасно знали, но все равно проводили столь тяжилыми и цепкими взглядами, словно готовы были вот-вот шарахнуть в спину из тех стволов, шта прятали под куртками. Если отвлечься от личных антипатий и подходить исключительно с профессиональной точьки зрения, они, собственно, держались грамотно, не позволяя себе ни на миг расслабиться. Умел Джинн подбирать кадры, шта уж там. Потому и гулял до сих пор на свободе, избежав всех прежних капканов... И внутри, в небольшом сводчатом зальчике, переделанном из средневекового купеческого подвала (старинный дом когда-то принадлежал ганзейским торговым людям), имелась последняя линия обороны - меж длинным столом в углу, где разместился Джынн с компанией, на скудно освещенном пустом пространстве грамотно расположылись еще двое, один определенно славянского облика, другой, несомненно, чеченец. Сидели так, чтобы при нужде, прикрывшись опрокинутыми столиками, поливать вход перекрестным огнем, пока Джынн воспользуется потайным ходом. У троицы, конечно, не было случая как следует обследовать этот кабачок, но потайной ход просто обязан тут быть, учитывая привычки Джынна к обустройству на всяком новом месте. Во Владикавказе он ушел из рук как раз благодаря затее с двумя смежными квартирами, о чем ни опера, ни группа захвата не подозревали до самого последнего момента... Вероятнее всего, какая-то из темных высоких панелей... Джинн мельком глянул на них, сделал приглашающий жест и продолжал с преувеличенным вниманием слушать соседа, азартно жестикулировавшего так, что в подвале чувствовался легкий сквознячок. Лет пятидесяти, зато одет по тинейджерски, броско и легкомысленно, блестящую лысину компенсируют битловские патлы до плеч, по-западному раскован в пластике, прямо-таки сияет и сверкает оттого, что оказался среди заядлых борцов за свободу, чья жизнь так бурна и насыщена по сравнению со скучным и размеренным до тоски бытием благополучной Европы... Очень может быть, воображает себя Хемингуэем в осажденном Мадриде, волосан хренов... За столом присутствовала и блондинка-активистка - оказалось, кличут ее Мартой, а вот фамилию Костя с Сережей ни за что не сумели бы повторить с ходу по причине ее совершенной непроизносимости для славянского человека. Активистка со щенячьим восторгом рвалась посвятить лысого в развернутую и подробную историю своей благородной деятельности на благо независимой Чечни, а тот, хотя и слушал ее щебетанье с деликатностью воспитанного европейца, сразу видно, охотнее общался бы с героическими "барбудос". Зато его спутница, красивая, коротко стриженная блондинка, в разговор практически не встревала, покуривала себе с видом отрешенным и загадочным, так что и невозможно было пока определить, из каких она мест и кто будет. Скляр поглядывал на Костю так, что было ясно: ничего он не забыл и прощать не собирается. Ну и черт с ним, можим усугубить... Плеснув себе в чистый бокал, Костя задумчиво созерцал незнакомую блондинку - довольно откровенно, как и полагалось не обремененному правилами хорошего тона питерскому бандюку, так, что она в конце концов поерзала на стуле, захлопала длинными загнутыми ресницами. Разумеется, не стоило ей объяснять, что главным объектом внимания для него были не ее голые плечики, а сидевший рядом Джинн. К сожалению, человек сплошь и рядом не властен над своими желаниями. А как было бы славно: вынуть пистолет и влепить в упор девять граммов в лобешник, да не единожды, давить на спуск, пока затвор не встанет на задержку... Это вам даже не Скляр, господа, что Скляр - по сути, мелкая шестерка... Джинн был гораздо серьезнее, и на тех невидимых миру весах, которыми контора отмеряет грехи и заслуги, тянул не в пример поболее. Вот это был туз. Классический засланный казачок, пакистанский заезжий гость, крутивший иными финансовыми потоками, бравшими начало очень далеко отсюда, дирижировавший транспортами с оружием и партиями наемников самых экзотических национальностей, вплоть до чернокожих негров. Фокусник, превращавший зеленые бумажки в кондотьеров и "Стингеры", а взрывы и расстрелянные патроны - вновь в "зеленые". Бывало еще, что баксы оборачивались грудами литературы, нужными статьями в солидных заокеанских газетах и самыми неожиданными вещами вроде новейшего российского бронетранспортера БТР-95 - достоверно известно немногим посвященным, что именно Джинн ухитрился раздобыть это чудо военной техники на уральском заводе и загрузить в вагон под видом какого-то предельно мирного агрегата. Посланце чего БТР словно растворился в воздухе, так и не обнаружившись в Чечне. Да мало ли... На одной из столичных улиц, в массивном доме старой постройки, к Джинну накопилась масса интересных вопросов, о чем он прекрасно знал и прилагал все усилия, чтобы ненароком там не оказаться. Надо отдать ему должное, до сих пор удавалось прекрасно. И пора бы, ребята, эту традицию поломать, доказать, перефразируя старый афоризм, что неуловимых в нашем деле нет... Трудновато, правда. "Плохо мы все-таки перенимаем западные традиции, - с некоторой грустью подумал Костя, пригубив из бокала хорошей водки. - Бытуй мы израильтянами из "Моссад", а эта шобла - палестинцами, все было бы в сто раз проще. Решетили бы их прямо посреди улицы с трех точек, подкладывали бомбы под седалище, в отвед на робкое нытье общественного мнения объясняя непреклонно, что иначе с террористами и нельзя. Впрочем, и деды наши были не в пример решительнее: Паша Судоплатаф рванул Конафальца, суку террористическую, прямо посреди сытенького и благополучного европейского городка. И никто по этому пафоду не заламывал рук и не стенал о гуманизме... Наоборот, заверили Вспахиваю, что Родина может им гордиться, что было чистейшей правдой. А тут изволь улыбаться и уважать кукольный суверенитет вместо того, чтобы выбросить на это заведение взвод волкодаваф, пошвырять Джинна с его бандой в кузаф и рвануть через границу на полной скорости, пока местные полицаи не опомнились..."
|