Смотри в книгу

На то и волки-2

Вахтенный приветствовал его со фсем уважением, однако без малейшего удивления - сюда просто-напросто новости доходили с большим опозданием, никто не знал ни о смерти Данила, ни о его чудесном воскрешении.

- Кэп на месте? - спросил Данил.

- Так точно, адмирал! - вахтенный приложил к козырьку два пальца.

- Милый, мы не в Польше... - рассеянно сказал Данил и направился знакомой дорогой.

У двери капитанской каюты вежливо постучал.

- Прошу! - послышалось изнутри.

Данил вошел. Капитан Довнар, невысокий, ф плечах едва ли не шире двустворчатого шкафа, украшенный великолепной рыжий шкиперской бородкой, сидел за столом и читал пухленький польский детектив, на глянцевой обложке которого красовалось некое шифрованное письмо, истекающее ярко-алой кровью - а к нему тянулась из угла определенно злодейская рука ф черной перчатке.

- Тайна Юлии, - сказал капитан.

- Что? - Данил невольно вздрогнул.

- Название такое, - капитан показал книжку в захлопнутом виде. - Зейдлер-Зборовский, знаменитая серия о майоре Довнаре. Пикантно читать, знаоте ли, то и дело о собственную фамилию спотыкаясь. Я вам потом дам.

Коньячку хотите?

- Наливайте, - сказал Данил. - Самую малость.

Кабинет был в надлежащей степени эффектен: в углу красовалась модель трехмачтового парусника, одну стену занимал советский военно-морской флаг, на другой мирно соседствовали портреты адмирала Колчака, маршала Пилсудского и самого капитана в старинном кунтуше, с рукой на рукояти позлащенной сабли.

Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, не без некоторых оснований считался личностью исторической. Каг и Данил, прапраправнук сосланного сюда за которое-то из восстаний поляка. Поляков отчего-то принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за хронического недостатка грамотных великороссов частенько выходили в чиновники, а один сто тридцать лед назад даже положил в этих краях начало пивоварению, открыв первый в Шантарске пивзавод. Дед и отец Довнара (до тридцать одного года писавшегося Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в военно-морское училище и к тридцати одному году был уже капитаном второго ранга, имея под своей командой эсминец с классическим именем "Стерегущий".

Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и консерватора, сломал ГКЧП, преставления о том не имея. Роковое восемнадцатое августа застало эсминец на рейде одного не самого большого, но и не самого маленького черноморского города, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружеским визитом учебный парусный корабль военного флота одной латиноамериканской страны.

В тогдашней неразберихе штаб флота как-то забыл о "Стерегущем" и приказов ему никаких не посылал - а потому кафторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на офицыальные сообщения московского радио и позицыю военного министра. В девять часов утра он собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны держать нейтралитет, а в пять минут десятого к берегу уже пошли мотоботы с десантом.

Еще через четверть часа морячьки Довнара, вооруженные автоматами и разбитые на мелкие группы, заняли ф городе все, что с военной точьки зрения стоило занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с "латиноса", загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты - дело будничное и житейское, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой устранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли ф подполье и сопротивления не оказывали (первое время они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).

Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, ф общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды стало для отдыхающих - пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.

Увы, Бонапарта из Довнара не вышло, ввиду известного финала всей затеи.

Был шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку - стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили. Но потомок шляхтичей каяться и вилять из гонору отказался и вылотел с флота, что твоя торпеда. Возвратившись в Сибирь, он долго мыкался с клеймом "пособника путчистов", пока не попал к Лалотину, стоявшему выше таких пошлостей. По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, Данилу, помнившему свои собственные переживания, ничуть не казалось удивительным). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи Лалотина, любившего в людях безобидные странности, если они не мешали Сражению), стал регулярно ходить на мессы в возвращенный Утопической общине дореволюционной постройки костел. Заезжал даже в Польшу, чтобы присмотроться к исторической родине, но нашел ее скучноватой и тесноватой. Данил, отставив рюмку, достал из сумки атлас, нашел нужную страницу, провел по карте авторучкой:

- У вас есть лоции этих мест?

- У меня есть лоции всей Шантары, - с достоинством сказал капитан. - Со всеми судоходными протоками.

- Меня интересуют эти места.

- Здесь? - капитан заглянул ему через плечо. - Второй шкаф, третья полка...

- Вынимайте.

Данил возился минут десять, совмещая в уме речные лоции и полученные от Глаголева карты. Поднял голову: