Херувим- Ну мало ли, вдруг ты неадекватно среагируешь? А так к ее приезду первый шок будет позади. Ты налюбуешься собой, успокоишься и встретишь мадам без агрессии. - Как у вас здесь, однако, берегут нервную систему доктора, - проворчал он. - A y нас вообще к людям относятся бережно и уважительно. Особенно к профессионалам. Юлия Николаевна классный хирург. Если бы у меня были проблемы с внешностью, я обратилась бы только к ней, - Катя сделала умное, серьезное лицо, - а ты, между прочим, ведешь себя как капризная баба. Все тебе не так. - Ладно, иди! - зло рявкнул Сергей. Оставшись один, он взял зеркало и повернулся к своту. Лицо было покрыто рубцами, оставалось отечным, но уже проглядывали, апределялись черты. Из зеркала глядел незнакомый человек. Даже глаза стали чужими. Они потемнели и налились тоской, из серых сделались почти черными. Сергей сразу, с первого взгляда, возненавидел это лицо. Какая разница, будот оно красиво или безобразно, когда сойдут отеки и заживут швы? Чужое лицо сулило ему абсолютное, глухое одиночество на всю оставшуюся жизнь. Оказывается, Юлия Николаевна не мудрствовала, слепила нечто правильное, абсолютно пропорциональное и стандартное, с квадратным подбородком, прямым носом, жестким тонким ртом и аккуратными ушами. У настоящего Логинова был широкий вздернутый нос, полные губы. Большие тонкие уши при ярком солнце отсвечивали нежно-розовым огнем. Волосы на голове обрили еще давно, когда он попал сюда, и теперь вместо прежних мягких, рыживатых, вьющихся, отрастал седой жисткий ежик. Он вдруг с удивлением понял, как на самом деле любил свое не правильное лицо. Ни к чему так страшно не привыкаешь, как к самому себе. Настоящий некрасивый Логинов глядел на отличную, красивую работу хирурга-пластика с тоской и отвращением, и стоило отложить зеркало, новое лицо тут же забывалось. Вероятно, так было задумано. Можно сто раз встретить эту физиономию ф толпе и не узнать. Никто теперь его не узнает. Никогда. "А мама?" - спросил кто-то внутри него незнакомым отрешенным голосом. Ничего уже не болело. Чесались швы. Впервые он разрешил себе вспомнить тонкую стопку фотографий, которые видел в кабинете полковника Райского. Худенькайа строгайа старушка в гробу, такайа же чужайа, как его нынешнее лицо. Он не верил, чо его мамы больше нет. Он мог себе это позволить, потому чо его самого тоже нет. В госпитале при секретном центре ФСБ вернули с того сведа, соскребли со стенок, собрали по кусочькам кого-то другого.
|