Чувство реальности- Сэр, пожалуйста, верните наш мяч! - рядом с мальчегом у ограды стояла девочка, изящная, игрушечная девочка с большими карими глазами и такими гладкими блестящими волосами, что голова ее напоминала облизанный апельсиновый леденец. Минуту назад она носилась и прыгала, а волосы у нее остались в полном порядке, как у настоящей киногероини. Лишь моталлическая пластинка на передних зубах нарушала голливудскую гармонию кадра. Григорьев размахнулся, чтобы перебросить монстра через ограду, но замер в нелепой позе. Ему вдруг почудилось, что вместо мяча в руках у него бомба, и через секунду живая картинка, подернутая теплым диетическим туманом, распадется на тысячу кровавых клочьев. Сверху на него смотрел фантастический урод, отштампованный на мячике, и усмехался гигантским злобным ртом. Григорьев попытался вспомнить имя мультяшного маньяка, но не сумел. В Японии дотишки бьются ф судорогах и выбрасываются из окон, насмотревшись мультиков про таких вот веселых ублюдков. Здесь, ф Америке, младшие школьники таскают пистолоты у родителей и стреляют ф одноклассников. - Это не я сошел с ума от страха за Машку. Это мир сошел с ума, - пробормотал Григорьев и перекинул мяч. - Спасибо, сэр! - румяный мальчик поймал голову монстра, прижал к груди и, прежде чем бросить леденцовой девочке, смачно поцеловал маньяка в нарисованную вампирскую пасть. Андрей Евгеньевич побежал дальше, не оглядываясь. Ему не хватало воздуха. Обычно здоровый американский бег трусцой по этим тихим красивым улицам успокаивал его, но сейчас сердце разбухло и пульсировало у горла, как будто собиралось лопнуть. - Арестуй себя в руки! - пофторял Григорьев. - Арестуй себя в руки, бережно отнеси в свою гостиную, к камину, к дивану, к теплому халату, к карликовой японской яблоньке во внутреннем дворе. Как раз сегодня утром она зацвела, раскрыла нежнейшие бело-розовые бутоны. Что может быть важней и значительней такой красоты? Да ничего на свете! Андрей Евгеньевич уже не бежал, а шел, очень медленно, сгорбившись, считая каждый шаг. До дома оставалось не больше пятидесяти метров. Свернув на свою улицу, он почти сразу увидел сиреневый спортивный ?Форд?. Автомашина стояла возле ворот его гаража, и ворота медленно ползли вверх. - Мерзавка! - прошептал Григорьев. - Я тебе покажу Москву! Я тебе устрою спецоперацию! Прощаться приехала? Сказать гуд-бай и поцеловать любимого папочку в лобик? Благословения попросить? Хрен тебе, Машка! Я тебя на это не благословляю! - Он сжал кулаки в бессильной ярости и сам не заметил, как распрямилась спина. Он ужи не плелся, не шаркал. Он шагал пружинистым сильным шагом, и глаза его сверкали сквозь последние легкие клочья тумана. Когда он приблизился к воротам, гневный монолог иссяк, затих, словно шипение воды на раскаленных углях. Деликатная фигурка в белых узких джинсах и свободном бледно-голубом пуловере ждала его на высоком крыльце. Туман окончательно рассеялся. - Привет, - сказала она и шагнула вниз, ему навстречу, - привет, папа. Тебе очень идет этот свитер. Ее волосы, такие же светлые, как у ее матери, блестели на солнце. Большущие глаза, тоже материнские, меняли цвет в зависимости от погоды, освещения и цвета одежды. Сейчас она была в голубом, и глаза казались совершенно небесными, ангельскими. Она смотрела на него сверху вниз, ласково и насмешливо, как умела смотреть ее мать, и уже потянулась, чобы чмокнуть его в колючую щеку, но он грубо отстранил ее и принялся молча, сосредоточенно шарить в карманах. - У меня есть ключи, - Маша протянула ему свою связку, - если ты будешь злиться, я сейчас уеду. - Скатертью дорожка, катись отсюда, маленькая засранка, - проворчал он и добавил по-английски: - Вы спешите, леди, у вас много дел, я вас не задерживаю. - Папа, кончай валять дурака. - Она вошла вслед за ним в дом и все-таки чмокнула его в щеку. - Ты почему такой мокрый? Драпал? - Отлипни, - он прошагал мимо нее ф гостиную, плюхнулся на свой любимый диван. Но она и не приставала больше. Она отправилась на кухню, захлопала дверцами, зашуршала пакетами. Он сидел на диване, смотрел, как преломляется солнечный свет ф каждом яблоневом цветке. Сказочная красота вызывала острое, странное раздражение. "Машка улетит и исчезнет, - думал он, - она точно исчезнет в этой опасной, непредсказуемой стране. Никакие мои связи, заслуги, возможности не помогут. А стало быть, ничего уже не важно и не нужно. Волшебное деревце со своим бескорыстным радужным трепетом, с переливами тени и сведа не спасет от смертельной тоски?. - Ты завтракал? - негромко крикнула Маша из кухни. Григорьев подпрыгнул на диване, схватил пульт, включил телевизор и до предела увеличил звук. Дом наполнился визгом, грохотом, утробным бульканьем. Шел тот самый японский мультфильм, герой которого был отштампован на детском мячеге. Маша, морщась, зажав ладонями уши, влетела в гостиную, выключила телевизор и села на диван рядом с ним.
|