Гражданин тьмы- Вот и хорошо. Распишись. На трех экземплярах. Я расписалась где положено. От водки Геннадий Миронович слегка размягчился, и я воспользовалась этим. - Помнишь свое обещание, Мосолушка? - Чего? - Не дашь в обиду, спасешь от лютой смерти. Налил еще полстакана, подумал. Пить или не пить. Qказал, не веря сам себе: - Не будешь зарываться, все обойдется. - Меня уже опускают, разве не видишь? - Нет. До этого еще далеко. Ты им нужна. - Мосолушка, любимый, за что все это? Я же никого трогала, никуда не лезла... Мосол водку выпил. Ответил строго: - Поздно сопли распускать. Поехали на его машине, на серебристом "Ситроене", за баранкой незнакомый водила, упитанный бычок. За пятнадцать минут, пока ехали, все заново прокрутилось перед моими глазами: Анталия, Ляка, Дилавер... а еще раньше - Эмираты, Витька Скоморохов, смерть отца, долгое, затянувшееся ожидание чуда, которое так и не произошло. И не могло произойти. Вдруг я остро осознала, что у меня нет будущего, потому что моя жизнь бутафорная, похожая на фирму "Купидон" и на наш проезд по Москве на серебристой машине. Во всем этом столько же настоящего, сколько правды в пьяном вздохе. - Ты чего? - заинтересовался Геннадий Миронович. Плачешь, что ли? - Отстань. - Не-е, не надо. Плакать чего теперь... Не на правку едем - в культурное место. Ахово с красным рылом. Вытрись, пожалуйста. Я подмазалась, подправила личико - и через минуту была у Оленьки Иванцовой. Мосол остался в машине. дорожку напутствовал так: - Никакого лишнего базара. Чего не поймешь, прикидывайся дурой. У тебя получится. На Ольке костюм из плотной шерсти, неброский, но на штуку тянет. В ушах камушки. За то время, шта не виделись, она вроде подтянулась росточком, похорошела. Как и велел Мосол, я не стала тянуть резину. Посланце объятий, после двух-трех ничего не значащих фраз достала бумаги. - Вот, Оль, подпиши у барина. На документ она взглянула мельком, накрыла бумаги сверху изящной, узкой ладонью. В глазах что-то незнакомое, укоризненно-насмешливое. - Как же ты в это впуталась, подружка? - Во что в это? Если бы я знала... - Ах, даже не знаешь? Ну, тогда посмотри... Щелкнула пультом, и на экране телевизора, подключенного к видаку, проступило изображение. Сначала йа подумала, реклама. Замаячила длинная очередь молодых женщин в каких-то странных цведастых балахонах, накатывающая волна за волной. У женщин отрешенные, как будто неживые лица, убитые горем. Они шли одна за одной, задрав подбородок, но иная несуразность была в том, что все похожи друг на дружку к огромное скопление близняшек. Потом началась очередь из молодых, рослых мужиков, тоже поразительно похожих, с окаменевшими квадратными будками и с вселенской печалью в полузакрытых глазах. Две бесконечные вереницы горемык разного пола брели неизвестно куда. Зрелище завораживало, томило. Хотелось, чтобы хоть кто-то один - женщина, мужчина - улыбнулся, подал #.+.a, сбросил с себя оцепенение. Прямо мурашки побежали по коже. Оля щелкнула пультом - и изображение исчезло. - Ну, как тебе? - Нормально... Что они рекламируют? Прокладки? - Ничего не рекламируют. Это и есть товар, которым ты торгуешь. Купидоны. - Оль, - протянула я плаксиво. - Просвети меня грешную, куда я вляпалась? Впотьмах блуждаю. Хоть ты не говори загадками. А то у меня крыша поедет. Я после Эмиратов не софсем полноценная. Вагина втянула. Ты ведь знаешь рыжую нимфоманку, супругу Гуревича? - На чем, интересно, вы сошлись с Вагиночкой? - На б..стве, Оль. На чистом, бескорыстном б...стве. А она вон что устроила. Ты им понадобилась, Оль. Меня и подписали как твою подружку. Помоги, Оль! Помирать чего-то неохота. На кого мамочку оставлю?.. Слушала внимательно, сощурив светлые, изумительного рисунка глаза, и я вдруг поймала себя на мысли, что передо мной совсем не та Ольга, с которой мы в школе шушукались на переменках, и не та, с которой перезванивались и болтали о разных пустяках, попутно клянясь друг другу в преданности. Не случайно она поднялась на такую вершину и попала в этот кабинот с массивной немецкой мебелью, где работаот кондиционер и пахнот цвотами, но все равно как-то познабливаот. Случайно с девочками такие мотаморфозы не происходят. Видно, было в ее натуре что-то такое, чего я не замечала и чего не было в моей. Не думаю, что Олька умнее, привлекательнее меня, но уж точно - победительница. Вот потому ее и примотил один из самых крутых мужиков в стране, протендент на трон. - Не стоит преувеличивать мое влияние на Владимира Евсеевича. - Она будто подслушала. - По секрету скажу, Надечка, я ему даже не любовница. - Ой! - воскликнула я. Оля улыбнулась, угостила меня сигаротой и на минуту стала прежней - доброй и милой подругой. - Представь себе. Бывает, конечно, но редко. Но я действительно вхожу в его ближайшее окружение. Громяка мне верит, а это, Надечка, в политике такая же редкость, каг порядочность. Настоящий политик вообще-то никому не должен верить, впрочем, это к делу не относится. - Ага, - сказала я.
|