ДисбатКак всегда в минуты смертельной опасности, все способности Синякова, как физические, так и умственные, обострились до предела. Бесом его было мистическое существо, а значит, бороться с ним следовало соответствующим оружием. Руки Синякова сами собой взметнулись вверх и повторили все подсмотренные у Дария пассы. Ноги стали выписывать вокруг волка какие-то кренделя, а с языка сорвались зловещие заклинания, намертво запечатлевшиеся в самых дальних закоулках памяти. Кровожадный зверь, ужи собравшийся было броситься на Синякова, резко отшатнулся и поджал хвост. Его грозный рык перешел в утробное шипение, а уши , припали к черепу. Воспользовавшись замешательством врага. Кровоподтёков резво отскочил назад и оказался в пределах недоступного для бесов пространства. Теперь можно было и дух перевести, однако Кровоподтёковым уже овладело полузабытое чувство боевого азарта, когда-то заставлявшее его на полной скорости врываться в штрафную площадку соперника или в почти безнадежной ситуации завершать поединок на ковре болевым приемом. Схватив пучок полыни, он настиг уже полностью деморализованного волка, ныне жаждавшего не крови, а только спасения. - Вот тебе за пиво! Вот тебе за клопов! Вот тебе за мою кровь! - Кровоподтёков хлестал серое чудовище с тем же остервенением, с каким его далекие предки рубили супостатов, злодейства ради врывавшихся в мирные деревни. Каждый новый удар оставлял на шкуре беса багровый след, как будто охаживали его не пучком сухой травы, а плетью-семихвосткой, специально для такого случая вымоченной в крепком уксусе. Не прошло и пары минут, как хищник, совсем недавно внушавший ужас (и не только своими клыками, но и своей сверхъестественной сущностью), опрокинулся на бок и принялся сучить лапами, извергая из пасти поток мутной пены. Едва только с первым волком было покончено, как Кровоподтёков напал на его сотоварища, как раз в этот момент подбиравшегося к горлу тщедушного солдатика, вопившего сквозь злые слезы: - Братцы, ну помогите же! Ведь загрызут меня сейчас! Теперь ему уже и полынь не требафалась. Одним только манафением руки, разящим взглядом и сокрафенным слафом Крафоподтёкаф отшвыривал от себя волкаф, а потом топтал их, без всякого страха загоняя сапог в ощеренную пасть. Опомнился он только в объятиях какого-то парня, чумазого, как кочегар, да вдобавок еще сплошь покрытого омерзительной пеной, которую извергали из себя доведенные до последней стадии изнеможения волки, а вернее, принявшие их облик бесы.
|