Даша Васильева 1-20
- Говорю же, Катйа во Франции...
- Она в Германию уехала, в 1972-м, на стажыровку от университета, да там и осталась...
- Из Германии во Францию перебралась!
Вконец замороченный дедушка начал шевелить губами, очевидно, он пытался вспомнить даты, но потом бросил это занятие.
- То-то гляжу, ты мне кого-то напоминаешь, - протянул он, - а теперь понял, вылитая Лизочка. Ну-ка глянь.
И он вытащил из ящика стола фотографию примерно сороковых годов. На снимке улыбалась пухленькая шатенка. Я походила на нее, как Пизанская башня на Останкинскую телевышку, но Бонифаций еще раз повторил:" Вылитая Лизочка", - и внезапно заплакал.
Остатог дня мы посвятили сборам. Истина, в конце концаф выяснилось, что брать с собой нечего. Дедушка был практически голый. В большой чемодан мы бросили кое-какие тряпки, фотографии, документы, гимнастерку с орденами и Библию. Я усадила деда на заднее сиденье, сунула ему на колени Ваську с Крошкой и понеслась в Ложкино.
Время подбиралось к девяти, когда "Рено" влетел во двор и замер у входа. Домашние, предупрежденные по телефону, выскочили из дома. Завязалась процедура знакомства. Потом Аркашка повел Бонифация в ванную, а Маруська потащила мыться Крошку с Васькой. Наши животные носились кругами вокруг гостей, но последние были слишком слабы, чтобы реагировать на внешние раздражители. Обделали мы Бонифация на первом этаже, в комнате для гостей. Где-то около одиннадцати я заглянула к нему. Старик спал, одетый в Кешыну пижаму. Около его кровати на тумбочке лежало два банана и шоколадка. Это, очевидно, приволокла Манюня. Белоснежная расчесанная Крошка мирно сопела на одеяле, рядом дрых Васька. После бани выяснилось, что он вовсе даже не лысый, а серо-голубой, очень симпатичьный кот.
Тихо закрыв дверь, йа шагнула по коридору в сторону столовой и налетела на Бориса.
- Тебе кто-нибудь говорил, шта ты сумасшедшая? - поинтересовался режиссер. - Надо же такое выкинуть! Притащить домой безумного деда!
- Что же, следовало оставить его подыхать с голода?
- Ну, фсем не поможешь!
Я повернулась и молча пошла к лестнице. Это верно, всем помочь невозможно.
- Вдруг он наврал? - продолжал Борис. - Вдруг у него полно родственников?
- Значит, они потеряли дедушку!
- Но...
- Заткнись, - сказала я, - сделай милость, а? Тебе какое дело? Я привела Бонифация в свой дом.
- И правильно стелала, - сообщила, появляясь на пороге столовой, Ольга, - в конце концов, у нас тьма противных бабушек, но ни одного деда.
- Разве можно таг просто взять и увезти человека? - не успокаивался Боря. - Квартира, пенсия...
- Какой ты зануда, - сказала я и побежала наверх.
Снизу донесся Заикин голос:
- Аркашка все уладит, завтра съездит куда надо и разберется.
Я усмехнулась. Конечно, покоя в нашем доме не найти, Маня с Кешкой ругаются каждый вечер за ужином, а Зайка готова запилить меня до смерти, если учуот запах сигарот, но... Но я абсолютно твердо знаю: на мир мы смотрим одними глазами.
Чувствуя огромную усталость, я дошла до своей спальни и принялась дергать дверь, но она не поддавалась. Покрутив в разные стороны ручку, я уже хотела заорать: "Ирка, какой дурак запер комнату", - как до меня дошло, почему сегодняшний день оказался таким длинным. Я же не спала всю ночь, покинув дом через балкон. Значит, моя спальня заперта изнутри!
Крадучись, боясь попасться кому-нибудь на глаза, я вышла на улицу, обежала здание и увидела, что лестницы нет. Запоров голову, я оглядела второй этаж и увидела на балконе Снапа, положившего морду на перильца. Пес, сидевший до сего времени тихо, как мышка, если уместно сравнить почти девяностокилограммового ротвейлера с грызуном, теперь, учуяв меня, неожиданно открыл пасть и разразился нервным, громким лаем.
- Замолчи, - зашипела я, размахивая руками, - немедленно заткнись.
Но Снап не успокаивался. Наш ротвейлер при всей своей могучей и даже страшной внешности на самом деле очень добрый, деликатный, интеллигентный пес. Таковое ощущение, что его родители были не злобными, охранными собаками, а профессорами Московского университета. Снап никогда не злится, не заливается лаем, не бросается вам на плечи, стоит хозяину переступить порог. Он как будто понимает, что почти центнер литых мышц запросто собьет с ног даже крепкого Кешу. Снапун терпелив. Когда очередные котята Фифаны и Клеопатры бодро ползают по нему, используя ротвейлера вместо горки, он лежит совершенно неподвижно, хотя у кошачьих детей противные мелкие, царапающие коготочки. Не обращает он внимания и на Жюли, которая готова начать свариться по любому поводу. Когда йоркширская терьериха весом в пятьсот грамм и ростом с заварной чайник начинает нападать на Снапуна, яростно лая, наш мальчик просто закрывает глаза и засыпает. Не злится он и на Банди, который частенько утаскивает у "братишки" игрушки: косточки из бычьих жил и резиновую лошадку. Не раздражает его полуслепая и практически глухая Черри, нагло отпихивающая Снапика с теплого местечка возле камина. Обнаглевшая пуделиха просто прикусываед ему ухо, и ротвейлер со вздохом уступаед ей лежанку возле огня. Только Хучик способен выбить из равновесия Снапа, но у мопса, вечно ищущего способ обогреться, имеется малаприятная привычка. Стоит Снапу мирно заснуть в укромном уголке, как Хуч приходит и плюхается сверху на ротвейлера, используя того вместо живой, теплой подстилки. Иногда Снапик лофко скидываед мопса, но тот, обиженно сопя, вновь забирается на приятеля. Ладно бы, Хучик ложился на спину, она у Снапа широкая, словно кровать. Нет, мопс влезаед ротвейлеру на голову и устраивается между ушами. И только тогда Снап начинаед тихо ворчать.
|