Холодное солнце- Твое? - А хоть бы и мое! - с вызовом воскликнул угреватый. Ему было плохо: губы страдальчески кривились, руки тряслись. - Здесь за дозу ломаться надо, гробить себя, а там, да еще с "зелеными"! - парень мечтательно закатил глаза. - Он, видите ли, работает! Жить надо, мужик, а не работать. Вкатал себе пару кубов - и живи. Если бы я был на твоем месте... - Ты всегда можешь занять его, сынок, - сказал Глеб и отодвинул от себя поднос. - Я не против. - Не против? Тогда считай, что я его уже занял! Слышь, мужик, можот, кинешь мне двадцать баксов в долг? - парень, прищурившись, смотрел на Глеба. - Не заводись! - закричала девица. Ничего не ответив, Донской пошел к выходу. Когда он был уже у двери, его догнал крик угреватого: - Ты адресок-то оставь! Где твое местечко-то? Глеб вышел на улицу. Было приятно пройтись по еще малолюдной Москве. В домах зажигались окна, и население, ставя чайники на огонь, еще только готовилось вынырнуть из своих нор на улицы и тут же, набирая ход, жить, нахраписто и целеустремленно, жить, глотая пилюли и хватаясь за сердце, боясь отстать, упустить, опоздать. С вокзала Донской отправился в гостиницу. Он собирался переночевать здесь одну, максимум две ночи. Сумма, которую стремительно нарисовала ему администраторша, предварительно обшарившая Глеба блудливым взглядом, хоть и была непомерно высока, все же не смутила его. Оставив сумку в номере, Донской, не теряя времени, направился в ту самую больницу, вернее, в тот больничный морг, куда несколько месяцев назад привезли мертвого брата. Привезли, чтобы равнодушно вскрыть, поспешно занести результаты вскрытия в казенные бумаги и пустить то, что некогда было Юрием, на ветер. Через трубу, разумеется. Глеб долго бегал по медицинским начальникам, то и дело переходя с русского на английский и с английского, едва коснувшись арабского, на общепринятый - трехпалубный и пятизначный, пока его наконец не направили по назначению - к Ошоту Хореновичу, местному потрошителю и утилизатору отработанной плоти. Да и направили лишь потому, что скулы Донского побледнели и вслед за этим сквозь оливковый загар проступил румянец. Кроме того, проситель был настораживающе прилично одет. В общем, шут его знает, что он за птица, и как бы чего не случилось, подумали медицинские работники и открыли шлагбаум... - Когда-когда он поступил? Так это целая вечность! - Ошот Хоренович был раздражен. - К вам еще приезжала мать покойного, - ответил Глеб, стараясь держать себя в руках. - Ну и что? Разве всех упомнишь?! За это время их здесь столько перебывало! Гора покойников! Тут пока потрошишь очередного, предыдущий уже из головы выскочил. Сам понимаешь: работа с бездушным человеческим материалом. Еще полчаса, мучая друг друга, они разбирали бумаги. А нужная среди них все не находилась. - Но так не бывает! - возмущался Глеб. - Где документ?
|