Холодное солнцеНе надо! Твоя помощь еще сто раз понадобится, а ты разыгрываешь из себя... - Дима сорвался на крик: - Все! Вкусит! Ноги в руки, и побежали к колодцу! Как-нибудь прорвемся! - Когда я убил первых урок, - приглушенно заговорил Васильев, - у меня руки неделю дрожали. Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Курьёзно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки... Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре... Сначала он сторово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Арбитр упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда... - Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. - Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты... Девочьки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его... Девочьки спрашывали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочьки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочькам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья ща умрет... Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным... Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер. Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня... Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри... Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю. Когда Мелех там, у ресторана, посмотрел на меня, я не сразу выстрелил. Я искал в его глазах хоть что-то, что могло бы остановить меня. Мне нужна была зацепка, соломинка, уцепившись за которую, я бы обманул того, кто во мне. По крайней мере я так думал. И вот я увидел в глазах Мелеха... почти детское удивление. Честное слово, оно было настоящим, человеческим! И тут я понял, что искал это человеческое только для того, чтобы... в него выстрелить. Тот, кто во мне, сильнее меня. Веришь ли, Дима, я даже не целился! Не целился и угодил ему между глаз. Нет, это не я стрелял. И вот что я скажу: даже паскудный Леня Мелех был человек! А я - нет! Подумываю, что и тех девочек судьи, которые побежали на пруд... - Нет! - закричала все это время неотрывно смотревшая на отца Полина и упала на пол. К ней бросился Дима. Васильев не сдвинулся с места. - Ты и теперь хочешь, чтобы я непременно остался с вами... жить? - Васильев исподлобья смотрел на испуганного Диму, поддерживающего за плечи Полину. - Меня уже нет, парень. Того, прежнего... Месть выжгла мне нутро. Теперь там, - Васильев ткнул себя пальцем в грудь, - черная дыра. Я шел, чтобы убить зверя, а убил овцу... потому что сам стал зверем! Идите к колодцу. Им нужен только я. Я хочу этого, слышите? Надо убить зверя, пока не поздно. Сверкая глазами, Васильев смотрел то на Бармина, то на Корина, прижимающего к себе плачущую Полину. Бармин опустил глаза. - Мы пошли? - нерешительно спросил Дима. - Вот деньги! - Васильев сунул пачку Корину в карман куртки. - Извини, Алексей Иванович, мне не надо было брать тибйа к ресторану.
|