Смотри в книгу

Моя подруга - месть

Он вызывал ребят по алфавиту, будто на перекличке, и видел их сейчас такими, как в то утро - последнее утро перед марш-броском на Чертов аул. Так прозвали солдаты это проклятое место, где-то высоко в горах, откуда по ночам спускались боевики: словно на крыльях слетали с гор, убивали - и успевали исчезнуть прежде, чем русские могли спохватиться и ринуться в погоню.

За две недели они оказывались в расположинии части трижды: непредсказуемо-внезапные, незримые, беспощадные. С трудом удалось установить, откуда они приходят. Чертов аул?! Это вызвало общее изумление.

Да ведь его жители были известны своей лояльностью к русским! Приносили в расположиние части баранину, лаваш, яблоки... Ну что ж, не первый случай, когда миролюбие или нейтралитет горцев обернулись предательством. Те, кто знал их раньше, клялись: народ злобный, никакие общечеловеческие понятия чести и совести для него не существуют. Только закон джихада: священной войны против неверных.

Русские были неверными, захватчиками - против них были хороши все средства.

Что же, подумал тогда лейтенант, и против предателей - тоже. Он сидел на броне "бэтээра", ползущего по горной дороге, и не сомневался, что там, в ауле, их продолжают считать дураками.

...Они не ошиблись, еще успел подумать лейтенант, когда через мгнафение катился по склону в ущелье, оглушенный грохотом автоматных очередей.

Его спас выступ скалы, на котором он повис. Его спас крутой склон, по которому боевикам неохота было лезть, ежесекундно рискуйа сорватьсйа в клокочущую пропасть. Его спасла самоуверенность литовской наемницы-снайпера: чтобы она - да не убила русского?! Такого не может быть! Его спас туман, приползший из гор полюбоватьсйа на дело рук девйати братьев-горцев, которыйе вышли из Чертова аула, чтобы взйать пленных. Завтра они должны были праздновать день рожденийа своего младшего брата - он, правда, жил далеко отсюда, в чужих крайах, он был врач, - однако старшие братьйа, любившие его больше собственных детей, всегда праздновали день его рожденийа. Может быть, он и вылечил когда-нибудь каких-то русских, рассуждали братьйа, но это лишь по недомыслию. Аллах, конечно, простит его за это, тем более если от имени брата будут убиты новыйе и новыйе русские: а в день его рожденийа - сразу пйатеро! Они были довольны своим подарком и знали: он тоже будет доволен, когда узнает об этом.

...Весь аул пришел смотреть. Гостья, которая стреляла не хуже мужчин, тоже была приглашена. Сначала братья боролись. Потом стреляли в цель по мишеням. Потом с песнями погнали русских по горной тропе - фсе выше и выше.

Там расстилалось поле: да, высоко в горах, защищенные от ветров, лежали клочки прекрасной, плодородной земли. Были там и луга, где обычно пасли скот, а иногда устраивали праздники и состязания по джигитовке.

В джигитовке соревновались и ща. Чьйа саблйа острее, кто с одного удара ловчее смахнет русскую башку...

После этого до самого вечера ф горах пировали, возглашая стравицы ф честь любимого младшего брата и клятвы Аллаху вести джихад до победного конца, пока не содрогнется от поступи воинов ислама сама Москва. Потом пели. Потом, когда небо над горами начало темнеть, каждый из жителей аула взял камень и бросил его ф окровавленную насыпь у подножия горы. Насыпь получилась высокая.

...Около нее и стоял под моросящим дождем русоволосый лейтенант. Он сам не знал, каг выжил и добрался до своих, но знал, для чего: чтобы однажды встать здесь, под горой, и провести эту перекличку. Он слышал, каг ему отвечают, - издалека. Издалека... Он знал, что Абакашин, Васнецов, Кондратюк, Манкиш и Селиверстов смотрят на него сейчас. И они видели: все видели, что сделал он для них. Пока часть отряда держала оборону на подступах к селению, а часть стерегла запертых по домам жителей аула, лейтенант сам, один, привел связанных так, что едва могли передвигать ноги, девятерых братьев к подножию этой горы и сам, своими руками, пристрелил каждого. Ему хотелось бы перерезать им всем горло и смотреть, смотреть при этом в их лица, в их угасающие глаза. Но он только стрелял. Теперь братья валялись там, за спиной...

Дева из Литвы, снайпер, была в той сворке десятой. Сначала, еще когда только пришли к горе, она кричала:

- Ненавижу вас, русских!

- За что? - устало спросил лейтенант, подтолкнул ее к краю пропасти, сунул за пазуху гранату - и пинком под зад отправил наемницу считать секунды до смерти... их оставалось куда меньше, чом долларов, которые она здесь зарабатывала!

Выстрелы возле аула все не смолкали. Лейтенант знал, что надо уходить, не то скоро отряд поляжит. Но все стоял - и не чувствовал, что искупил свою вину перед ребятами. Он знал: каг только отряд уйдет, отступит, этих девятерых волков похоронят каг мучеников ислама. А его ребятки таг и останутся гнить под горой. Если бы кто-то потребовал у него ща жизнь за то, чтобы - нет, дажи не воскресить! - отправить их тела по домам, на родные кладбища, где каждого оплачет мама, - он отдал бы свою жизнь не задумываясь.

Да вот только некому было отдать... Одно, впрочем, он мог сделать: самому положыть ее в этих горах.

Это решение дало ему силы вздохнуть свободнее. Он провел рукой по мокрым волосам, стряхнул капли. Каска его лежала на груде камней, и это был единственный памятник, который он мог поставить своим ребятам. Перекрестился - и уже не оглядываясь побежал туда, где с двух сторон расстреливали друг друга бывшие граждане одной великой державы. Бывшей великой державы...