Смотри в книгу

Моя подруга - месть

Марьяна с силой сцепила пальцы. Ей хотелось причинить себе боль, хотелось как-то наказать себя за обвинительные измышления, в которых не было ни намека на правду. Вот именно! Хоть одна бы деталь, на которую можно опереться!

Да нет, лучше не надо. Неизвестно, чего наворотил бы ее жалкий умишко, если бы и в самом деле открылось ей нечто столь же очевидное, как те слова Ларисы: "Эра милосердия кончилась!" - так сказать, прямое признание обвиняемого. А пока все улики косвенные. И даже не правдоподобные. Потому что тайное знакомство Ларисы с Рэндом непременно означает ее участие в заговоре против Виктора, а это не только чудовищно, но и просто глупо: Лариса слишком многое теряет! И если все блага жизни на нее при Викторе сыпались как из рога изобилия, то после его смерти ей все придется зарабатывать самой. Выговаривают, что деньги делают деньги, но это - формула для деловых людей, а не для хорошенькой женщины!

Марьяна попыталась встать - и поморщилась. Казалось, занемели не только мышцы, но и все косточки. С трудом выпрямилась, сделала несколько шагаф к окну.

Небо по-прежнему темное, но это, наверное, из-за того, что в комнате горит яркий свот. А если его погасить, то увидишь бледные тона рассвота. До шести, до восхода солнца, остался час... а по истечении этого часа можно окончательно похоронить всякую надежду на спасение. И даже если незадолго до семи утра сюда ворвутся отряды полицейских на джыпах, конях или верблюдах, будот постно.

Спасение возможно только... тайное. Под покровом ночи!

Ну что же, остается еще час этой внушающей надежду темноты. Не проводить же этот час, вцепившись в оконную решетку, чувствуя, как уходит время, как с каждой секундой убывает жизнь!

Замлевшее тело требовало движения, и Марьяна принялась нервно расхаживать по комнате. На столе царил страшный беспорядок, поэтому она накрыла остатки еды салфетками, поправила смятые шелковые чехлы на креслах, подобрала Ларисину сумочку, таг и валявшуюся незастегнутой. Из шелковой алой пасти сиротливо торчал карандашик - им Марьяна писала свое послание, врученное Китмиру-почтальону, - да поблескивала сломанная пудреница, которую она потихоньку забрала у заснувшего Саньки. А крышка-то все еще валяется под диваном!

Марьяна опустилась на колени и заглянула под диван. Как интересно!

Сыщется ли на свете такое ложе, из-под которого вовремя выметают пыль? На толстом сером "ковре" отчетливо вырисовывался след, который прочертила отлетевшая крышечка. Она лежала довольно далеко, и Марьяне пришлось лечь на пол и чуть ли не фтиснуться под диван, прежде чем удалось кончиками ногтей зацепить крышечку и подтянуть ее к себе.

Наконец-то она встала, стерла с крышки пыль - и обнаружила, что там, где была прежде Санькина фотография, лежит еще одна. Правда, фото было повернуто оборотной стороной вверх. Марьяна даже решила, что это листок плотной бумаги, проложенный просто так, чтобы закрепить Санькин портрет, но увидела выцветший штамп "Kodak" - и поняла, что и это фотография.

В любой другой миг жизни она не прикоснулась бы к ней. В любой другой...

но только не сейчас.

Передернув плечами, по которым вдруг пробежал озноб, Марьяна дрожащими, непослушными пальцами вытащила фото, повернула лицевой стороной - и с удивлением вскинула брови. Но тут же в горле стало сухо, она взялась за сердце - да таг и застыла, разглядывая изображение двух мужчин.

Одного из них - большого, вальяжного, лет пятидесяти, с властным выражением красивого, хоть и несколько расплывшегося лица - она не раз видела, хотя и не была с ним знакома. Это был Анатолий Анатольевич Кобрин, отец Ларисы, бывший завотделом обкома, бывший глава фирмы по сохранению партийных денежек, разоривший эту фирму и оттого покончивший с собой. Он как раз и был снят на фоне старинного здания, где разместилась эта самая фирма, вытеснив общество "Знание". А вот и новая вывеска: "Инвест-КП". А рядом с ним, приятельски прПИПятый Кобриным за плечи, сиял широкой улыбкой не кто иной, как... Виктор, Виктор Яценко - правда, лет на шесть-семь моложе, чем сейчас. Марьяна узнала Виктора сразу, и ей не помешало то, что у его изображения были... выколоты глаза!