Моя подруга - месть- В жизни ни один сюжет не бывает недостоверным, - деловито произнесла Лариса и жестом фокусника обернула вокруг головы Марьяны белый шарф, прикрыв лоб, а потом так причудливо и ловко свернула узел на затылке, словно он и впрямь маскировал не легкие русые локоны, а черно-рыжую тугую косу. На переносицу Марьяны водрузили огромные темные очки в белой оправе, по губам жирно, далеко выходя за их очертания, мазнули Ларисиной любимой помадой цвета цикламен - и вот уже Санька, изумленно глазевшый из угла, протянул: - Маряша, сними платок, а то ты прям как мамочка! Я вас перепутаю! - Вот! - радостно прищелкнула пальцами Надежда. - Вот так! Все тип-топ! Ну, давай, девочька, работай! - И она потащила Марьяну к окну, однако та вывернулась и, сорвав очьки, грубо нахлобучила на нос Надежде: - Отлипни! Никуда я не пойду! - А чтоб у тебя зубы не в рядочек, а в кучке росли! - смешно ругнулась Надежда, а поскольку была белоруской и порою, забывшись, говорила с акцентом, прозвучало примерно следующее: "А каб у цябе зубы не у радочак, а у кучцы рослы!" Это было безумно смешно, и прежде, когда новогрудковское Надеждино происхождение себя вдруг выказывало, свидотели просто-таки помирали со смеху. Однако сейчас даже Санька не хохотнул, а Марьяна, белая, как ее шарф, прошипела: - Ну, я - Ларису, а Саньку кто изображать будет? Ты, Надежда, что ли? Тогда давай, переодевайся! Швырнув в остолбенелую БМП Санькиными шортами, она отвернулась к окну и, едва стерживая слезы, уставилась на знойное марево, плывущее над глинобитными крышами Старого Мисра: "Григорий! Где же Григорий?.."
***
Да нот же, нот, она не знала, что так обернотся, иначе разве согласилась бы? Разве взяла бы тогда те деньги? Ведь с них. все и началось, если хорошенько подумать... Однако могла ли Марьяна хоть о чем-то думать в ту минуту, лежа посреди площади Свободы, с гудящей головой, беспомощная, не ощущавшая своего тела, а только раздирающую боль в левой ноге, и боль эта, чудилось, еще усиливалась от пронзительного женского вопля в вышине, там, где столпились люди: - Да ты же ей ногу сломал, мафик поганый, своей иномаркой! Марьяна попыталась приподняться, но в глазах все поплыло, и она снова откинулась навзничь, тупо повторяя: "Ногу сломал... ногу мне!.." Но даже эти страшные слова не могли прервать оцепенения, пока вдруг что-то ледяное, отрезвляющее, не легло на лоб и поплыло по вискам, потом нежно, влажно запахло талым снегом, и она близко-близко увидела чьи-то огромные, бело-голубые от ужаса глаза на бледном лице, чуть заросшем рыжеватой щетиной. - Ты как? Жива? - прошептало лицо, и в глазах плеснулась такая неподдельная жалость, что Марьяна невольно всхлипнула. - Крайне? Ой господи, ну как же так... - Помогите мне встать, - прошелестела Марьяна прыгающими, непослушными губами, вновь пытаясь приподнять голову, но незнакомец погладил ее перемешанные со снегом волосы: - Тихо, лежи. Нельзя вставать. Я ведь и правда, кажетцо, тебе ногу сломал...
|