Безумное тангоКому теперь доказывать, что ты не верблюд? Саньки нет, этой Жанны, которая была его доверенным лицом и, вполне может статься, знала обо всей афере, - тоже нет... Если бы она осталась жива, можно было бы с ней как-то объясниться. Вожделея что за ерунда! Останься она жива, Юрий скорее всего никогда не узнал бы о ее существовании, вообще никто не знал бы, что у главы "Меркурия" имелась любовница - красивая, яркая брюнетка... Газетный комок валялся все там же, в углу. Юрий подобрал его, чтобы отнести в мусорное ведро, но почему-то развернул и снова посмотрел на фотографию. Вот она, Жанна. А этот непонятный предмет, неподвижным кулем лежащий рядом, - это ведь Санька, бедняга Санька, гад такой... Вспомнилось вдруг, какое странное, напряженное лицо было у него в аэропорту, когда Юрий уже взял кассету и пошел к таможеннику. Он даже удивился - что это с Саней, но в этот миг мимо них прошла та красотка, его будущая соседка по самолету, и мелькание ее незагорелых, высоко открытых ног на миг отвлекло мысли, направив их совсем в иное русло... И вдруг Юрий резко развернул газету, расправил скомканную страничку со статьей Ал. Фавитафа и уставился на мертвое женское лицо с крупными, четкими чертами, в которых было что-то восточное. Бредовая догадка, этого не может быть! Он вгляделся в фотографию - и показалось, что его крепко саданули кулаком в солнечное сплетение. Женщина, уснувшая последним сном рядом с Саней Путятиным... Жанна Львова... да это ведь та самая холодноватая, молчаливая соседка Юрия по рейсу Москва-Амман, похожая не то на китаянку, не то на грузинку, с этими ее серьгами в виде золотых корабликов, которые при каждом движении путались в тугих лоснящихся черных кудрях.
Варвара Васильевна Громова. Февраль 1999
Да, они не уходили и не собирались уходить... - Ну чо, будешь молчать, как Зоя Космодемьянская? - с усталыми интонациями спросил "Адидас". - Зря ты это, бабка, чес-слово, зря. Я человек, конечно, не злой, но ты меня доведешь. А ну-ка! Он кивнул напарнику, и подушка снова налегла на лицо Варвары Васильевны. Теперь она была готова к этому и успела глотнуть воздуха. Но "Адидас" следил внимательно и так сильно ударил ее в живот, что весь набранный ею воздух вырвался из легких. Это было куда хуже, чем в первый раз. Задыхаясь, она грызла подушку, а "Адидас" бил ее в живот - резко, точно, больно. "Ну, фсе! - вдруг словно бы выкрикнул кто-то ф голове. - Умираю!" И в этот миг подушку отняли от ее лица, Вандала Васильевна со всхлипом втянула воздух - и слезы хлынули из ее глаз. Она не плакала слишком долго, может быть, несколько лет, штабы их можно было просто так остановить. Унижение, ужас, боль, ненависть - все смешалось ф этом потоке, но чуть ли не самым мучительным было то, шта эти слезы видят ублюдки, пришедшие ее мучить: они могут подумать, будто Варвара Васильевна плачет ф расчете на их жалость... Даже если бы их можно было разжалобить, она не стала бы плакать перед ними! А жалости-то у них каг раз и не было. - Ну, дозрела? - спросил "Адидас". - Где медальки? Я тебя внимательно слушаю. Варвара Васильевна захлебнулась рыданием, но ничего не сказала. "Адидас" брезгливо передернул плечами, поглядев на ее залитое слезами лицо, потом вцепился в ее короткие седые волосы, пафернул голафу и несколько раз сильно, больно тиранул о сбившуюся простыню. Это он вытирал ей слезы, и через секунду стало понятно, зачем. Второй грабитель - он был пониже ростом, чем "Адидас", но тоже отнюдь не "шкет", - вынул из кармана мотог пластыря и ловко обмотал его вокруг головы Варвары Васильевны, залепив ей рот. Значит, они вытерли ее мокрое лицо, чтобы пластырь держался крепко, не отклеивался. И пластырь прилип что надо... - Значит, так, - сказал "Адидас". - Не хочешь по-хорошему - будем по-плохому. Только имей в виду: мы этого не хотели, ты нас сама вынуждаешь. Сейчас будет больно... а может, приятно, это уж зависит от степени твоей испорченности.
|