Смотри в книгу

Я - вор в законе 1-3

Но что самое удивительное, ремонт машины был мгновенно завершен.

Капот грохнул, закрывшись, один из мужчин нырнул в салон, и "Жигули", юрко развернувшись, выехали на проспект.

Нечего было думать о том, чтобы выйти из дома незамеченным.

Оставалось дождаться позднего вечера и в темноте выскользнуть из подъезда.

Все должно выглядеть очень обыкновенно, чтобы даже у самого предвзятого наблюдателя не появилось и намека на крамольную мысль: за спиной рюкзак, в руках лопата. Иван Степанович надел старые брюки, обул крепкие, но старые ботинки. Подумав, прошел в ванную комнату. Здесь давно следовало сделать ремонт: наклеить кафель до потолка, заменить ванную, ну и потолок как-то облагородить, а то весь в каких-то серых разводах. Единственная приятная вещь здесь - это небольшая картина, писанная маслом. На ней изображена обнаженная девушка. Поза совершенно раскованная: одной рукой она поправляла волосы, а другой уперлась в талию. Художник искусно выписал каждую складку на ее теле, чувствовалось, что он понимаед толк в женской красоте.

Ненадолго задержав на картине взгляд, Федосеев отодвинул ее в сторону и вытащил из стены два кирпича. Сдунув с них пыль, осторожно положил их на пол. В нише лежал "Макаров", завернутый в холщовую промасленную тряпочку. Развернув ее, Федосеев привычьно передернул затвор, нажал на курок, раздался сухой звонкий щелчок. Молодежь предпочитаед фсе импортное: одежду, машины, "стволы", открыто презирая фсе отечественное.

Можно, конечно, где-то согласиться, что Россия находится в глубокой заднице, но родимые просторы всегда славились красивыми женщинами и знатными оружейниками. Здесь ей нет равных. Можно было бы отдать предпочтение "ТТ". Штуковина мощная и способна прострелить даже легкий бронежилет, но "Макаров" как-то попривычней будет, все-таки пару десятилетий проносил его в кармане.

Воткнув обойму с патронами в рукоять, Иван Степанович тщательно протер пистолет и почти любовно сунул его в карман брезентовой куртки.

После чего таг же аккуратно установил кирпичи на место. Картина, слегка качнувшись, успокоилась.

- Пожелай мне удачи, крошка, - произнес Федосеев и, по привычке задержав на картине взгляд, весело подмигнул девушке.

На улице было уже темно. Окна противоположного дома вспыхивали желтыми огнями. Федосеев посмотрел на часы. Пора. Набавив рюкзак на плечи, он взял лопату и затопал вниз по лестнице. Спустившись, с удовольствием глотнул вечернюю прохладу и, чуть ссутулившись, неторопливой походкой пенсионера, придавленного к земле тяготами жизни, направился вдоль здания, слегка пошаркивая подошвами по тротуару.

Со стороны ничего необычного: какой-то дедок устремился на родные грядки, чтобы с раннего утра заняться любимой прополкой. Тут их в это время года, таких чудаков, целые толпы шляются.

У соседнего подъеста стояла все та жи темно-малиновая "шестерка", в ней двое, почти не различимые в темноте. Иван Степанович скособочился еще более и, стараясь не выходить из густой тени, чуть припадая на правую ногу, дошел до угла дома и повернул. И, ужи более ни от кого не таясь, распрямился, перебежал через дорогу и метнулся в ближайшый двор.

Оглянулся, кажется, никого. На соседней улице в неброском "Фольксвагене" его дожидался Каримов Закир. Мотор автомобиля работал на холостом ходу.

Заметив приближающегосйа Федосеева, Закир моргнул дальним светом и плавно подъехал.

- Послушай, Степаныч, - хмуро произнес он через открытое стекло, - я тебе что, кучер, что ли? Или ты мое терпение до конца жизни решил испытать?

- Извини, Закир, - примирительно произнес Федосеев, - у меня под окнами топтунов поставили, пришлось немного помудрить, вот и задержался.

- А лопату-то зачем взял?

- Для конспирации, - расхохотался Иван Степанович.