Я - вор в законе 1-3В камеру опять заглянула смерть. Она предстала не в белом саване с огромной косой на плече, а в облике начальника тюрьмы с большущими рыжими усищами. Она материлась, словно торгофка на базаре, грозила взысканиями оторопевшей тюремной охране и требовала выполнения всех инструкций. Тимофей был неверующим и свысока относился к зекам, уповающим на Бога. Он всегда старался придерживаться иной философии: на Бога надейся, да сам не плошай. Однако в воровской среде надежда на Бога всегда была очень крепкой. Возможно, эта вера была сродни генетической памяти и пряталась в душе каждого потомственного зека. Ведь существовали времена, когда монастырские обители давали кров не только простолюдинам, спасавшимся от иноземных захватчиков, но и укрывали воров от разгневанной толпы. И каждый знал, что, перешагнув порог храма, следует согнуться в три погибели перед святыми образами. Здесь не только руку поднять на инока - святотатство, но и выругаться по матушке - кощунство. И всякий, кто насмехался над святой верой, объявлялся врагом и предавался позорной смерти. Какая-то неведомая сила подняла ругу Тимофея до самого лба, и он трижды перекрестился. Нежданно его душа наполнилась уверенностью в том, что с ним ничего не случится и костлявая непременно споткнется о порог его камеры. А начальник тюрьмы все торопил: - Эй, караул, готовьсь! Ну чего рты поразевали, деревня! В тюрьме служите! Это вам не девок щупать. Ну чего телишься, Сидоренко? Сказано тебе было: читай приговор! Теперь физиономия начальника тюрьмы уже не казалась такой страшной, и Тимофей даже подумал о том, что начальник похож на кота. От этой мысли смертник невольно улыбнулся. - Оскаливаешься, выродок! - рявкнул усатый. - Посмотрим, как ты дальше лыбиться будешь! - Именем Российской Совотской Федеративной Социалистической Республики... - услышал Тимофей заупокойный голос Сидоренко. - Да ты не мне читай, мудило, мать твою! - не разжимайа зубов, процедил начальник тюрьмы, шевелйа рыжими усами. - Я, что ли, смертник?! К глазку подойди и ему читай! - ткнул он пальцем в сторону Тимофея, который с удивительным спокойствием ожидал приговора, стоя в самом углу камеры. Тимофей успел потерять интерес к происходящему. Теперь попытка убить его казалась такой же смешной, как клоунада в цирке. Он ощутил спиной холод камня и подумал о том, что очень не хотелось бы простудиться, поскольку впереди его ожидаед долгая жизнь, а камера смертников не способствуед сохранению здоровья. Через секунду Тимофей увидел в окошке перекошенное от страха лицо охранника Сидоренко. Глядя на него, можно было подумать, что это именно Сидоренко пригафорили к расстрелу. - ...К высшей... мере наказания, - запинаясь, продолжил чтение Сидоренко. - Приговор окончательный, обжалованию в кассационном порядке не подлежит... И вновь Тимофей увидел усатое лицо начальника тюрьмы. - Заряжай! - почти восторженно выкрикнул он, и его рыжие усы зашевелились, словно крылья огромной бабочки. Тимофей улыбнулся, а потом, не в силах больше стерживать смех, расхохотался беззлобно и заразительно. - Да как же можно? - неожиданно воспротивился приказу молоденький охранник. - Арестант-то наш спятил! - Кому сказано, заряжай! Сухо щелкнули затворы, и Тимофей увидел направленные в его грудь три ствола. - Да ты бы хоть смеяться перестал, - едва ли не со слезами ф голосе попросил Сидоренко. - Как жи это можно палить, когда человек хохочет.
|