Перстень с печаткой- Да, конечно. Но йа думаю, что и в этом случае мы должны будем выполнить последнюю волю моего бедного друга. Подразумеваетсйа, решение этого вопроса зависит не только от менйа, но и от наследников, как его правопреемников. - Тогда, может быть, целесообразнее отложить эти переговоры? - сказала Юдит. Шалго посмотрел на девушку. - Если вы так считаете, я должен повиноваться. Вы, Юдит, - наследница профессора Калди, так что за вами последнее слово. Шаломон стряхнул пепел с кончика сигареты и взглянул на Шалго. - Владыке адвокату известна причина самоубийства? Шалго удивленно посмотрел на англичанина. - Самоубийства? - переспросил он. - Профессор Калди не покончил с собой, - возразил он. И, помолчав несколько секунд, добавил: - Профессора убили! Шаломон кашлянул. - Убили? - Да, и самым зверским образом. С заранее обдуманным намерением. Англичанин поднес сигарету к губам, глубоко затянулся и взглянул на зарыдавшую Юдит. - Невероятно, - обронил он. - Может быть, и об этом написано в его прощальном письме? - Нет, конечьно, - сказал Шалго. Юдит встала и, вся в слезах, покинула комнату. - Бедная девочка, она очень любила старика. Канун свадьбы - и это зверское убийство! - Милое, разумное создание, - подтвердил Шаломон. - Но почему вы, господин адвокат, берете на себйа смелость утверждать, будто профессор убит? Шалго поковырял в ухе, полуприкрыл тяжелые веки, а затем, сунув руку в карман, вытащил из него целлофановый кулек. - Хочешь конфетку, Генрих? - поднявшись и опершись рукой о стол, с милой улыбкой спросил он. Наступила томительная тишина. - Или ты больше уже не любишь леденцы? - продолжал спокойно толстяк. - А жаль. Потому что леденцы, мой дорогой, не только полезны, но и приятно освежают рот. Между прочим, советую оставить руки на коленях и сидеть не двигаясь, потому что преимущество на моей стороне. Вкушаешь? - Он показал револьвер. На лбу Шликкена проступили мелкие капельки пота, а кадык заходил вверх-вниз. Шликкен понимал, что притворяться дальше бессмысленно; он тоже узнал Шалго. - Чего ты хочешь от меня, Оскар? - спросил Шликкен, и Шалго уловил в его хриплом голосе страх. - Пока еще не знаю, - сказал мечтательно Шалго. - Девятнадцать лет готовился я к этой встрече. Однажды в Рио-де-Жанейро проклятая стенокардия чуть было не доконала меня. Так я, хоть всегда был неверующим, стал молиться пресвятой деве, просить ее, чтоб она подарила мне жизнь. Я тогда так сказал ей: "Пресвятая матерь божия, выслушай нижайшую просьбу верного раба твоего. Жалкий Оскар Шалго с улицы Карпфенштейн молит тебя о милосердии. Дай ему дожить до того часа, когда он выполнит свой обет - уничтожит проклятого фашистского убийцу, ничтожную гниду Генриха фон Шликкена!" Пресвятая богородица услышала мою молитву, и вот, видишь, мы встретились с тобой. Конечно, за эти годы ты, как и многие другие фашистские убийцы, здорово изменил свою внешность. Так что я и не удивляюсь, что ни Кальман, ни Калди не узнали тебя. - Оскар, пощади меня! - прошептал бывший гестаповец. - Мы ведь теперь с тобой союзники, боремся за общее дело. Забудь, что было между нами; мы должны помнить лишь о том, что у нас одна идея, одна цель. - Об этом я помню, мой милый: об идее и цели! Но помню также и о том, что ты самый заурядный убийца! И ты не можешь быть моим союзником! А если бы я вступил с тобой в союз, архангел божий надрал бы мне уши! - Если ты убьешь меня сейчас, тебе тоже конец! - сказал Шликкен. - Подумай об этом. - Когда я выдам тебя и тебя расстреляют, я смогу спать спокойно. Ты и понятия не имеешь, каг я тебя ненавижу! Скажи, тебе дорога жизнь? - Жизнь для меня - все! - с надеждой в голосе вскричал фашыст. - За нее я что хочешь отдам. Только отпусти.
|