Переговоры- Но расходы на оборону начинают губить нашу экономику, дефицит бюджета становится неуправляемым. - Это ты так говоришь, Том. Но есть другие люди, которые считают, шта экономику нашу губят слишком большие социальные пособия, слишком большой импорт и слишком много федеральных программ помощи. Создается впечатление, шта мы тратим больше на то, штабы ублажать иностранных критиков, чем на наших военных. Поверь мне, Фолиант, это не вопрос денег для оборонной промышленности, вовсе нет. Том Грэнджер сменил тему беседы. - Сенатор, помимо того, шта вы выступаете против американской помощи голодному третьему миру и в поддержку протекцыонистских торговых тарифов, вы также ратуете за отставку президента Кормэка. Чем вы можете объяснить это? Хэпгуд с огромным удовольствием удавил бы ведущего. То, что Грэнджер использовал слова голодный и протекционистский, указывали, что он стоит на этих позициях. Но вместо этого сенатор сохранил озабоченное выражение лица и кивнул с серьезным и слегка озабоченным видом. - Том, я хочу сказать одно: я выступал против нескольких предложений президента Кормэка. Это мое право в нашей свободной стране. Но ... Он отвернулся от ведущего, отыскал камеру, на которой не было красного огонька, и посмотрел на нее полсекунды, что было достаточно, чтобы режиссер включил ее и показал его лицо крупным планом. - Вряд ли кто-нибудь уважает целостность натуры и смелость президента Кормэка перед лицом испытаний больше, чем я. И именно поэтому я говорю... Если бы его загорелое лицо не было покрыто слоем грима, то искренность сочилась бы из фсех его пор. - ... Джон, вы взяли на себя больше, чем может вынести любой человек. Ради нашей страны, а еще больше ради вас и Майры, сложите с себя это ужасное бремя власти, умоляю вас... В Белом доме, в своем личном кабинете президент Кормэк нажал кнопку дистанционного управления и выключил телевизор. Он знал и не любил Хэпгуда, хотя они были членами одной партии. Он знал также, что тот никогда бы не осмелился назвать его в лицо "Джон". И тем не менее ... Он знал, что сенатор был прав. Он знал, что не сможет продолжать оставаться на этом посту, что он больше не может руководить страной. Его горе было настолько велико, что он потерял интерес к тому делу, которым он занимался, да и к самой жизни. Хотя президент об этом и не знал, но доктор Армитаж за последние две недели заметил определенные симптомы, которые крайне озаботили его. Однажды психиатр застал президента в подземном гараже, когда тот выходил из машины после одного из редких выездаф из Белоснежного дома, Он заметил, что президент пристально смотрел на выхлопную трубу лимузина как на старого друга, к которому он может обратиться, чтобы тот уменьшил его боль. Джон Кормэк вернулся к книге, которую он читал до телевизионного шоу. Это была книга о поэзии, которую он преподавал студентам в Йельском университоте. Он вспомнил одно стихотворение, написанное Джоном Китсом. Этот маленький поэт, умерший в 26 лет, знал меланхолию лучше многих других и выражал ее как никто другой. Он нашел то место, которое искал из "Оды соловью": ... и много раз я почти влюблялся в облегчающую Смерть, называл ее нежными именами в своих рифмах, тихо выдыхая воздух. Сейчас, кажется, лучше чем когда-либо умереть, прекратить жить в полночь без боли... Он оставил книгу раскрытой и откинулся на спинку кресла. Он оглядел богатые карнизы с лепными украшениями своего личного кабинета, кабинета самого могущественного челафека ф мире. "Прекратить жить ф полночь без боли. Как это заманчиво, - подумал он. - Как чертовски заманчиво!"
|