Кулак Аллаха- Справедливо, - согласился Паксман. Всего лишь за неделю Эдит Харденберг преобразилась. Пунктуальнее, ее преобразила любовь. Поощряемая Каримом, она отправилась к гринцингскому парикмахеру, который сделал ей очень удачную прическу: теперь более короткие волосы свободно спускались до самых скул, отчего лицо Эдит слегка округлилось, и она приобрела очарование зрелой женщины. С ее молчаливого одобрения Карим сам выбрал набор косметики: ничего броского, разумеется, почти незаметную красгу для глаз, крем под пудру, немного пудры и светлую губную помаду. Вольфганг Гемютлих исподтишка наблюдал за фрейлейн Харденберг, когда та входила в его кабинет, и приходил в ужас. Больше всего его возмущали не каблуки, благодаря которым фрейлейн Харденберг выросла на целый дюйм, не прическа и даже не косметика, хотя будь на месте его секретаря фрау Гемютлих, он категорически отверг бы все. Когда фрейлейн Харденберг приносила ему на подпись письма или записывала под диктофку, банкиру не давало покоя прежде всего исходившее от нее чувство уверенности в себе. Разумеется, он знал, что случилось. Одна из тех пустых девчонок, что работали внизу, убедила ее транжирить деньги. В этом был ключ ко всему - в пустой трате денег. За свою долгую жизнь герр Гемютлих не раз убеждался, что это всегда приводит к беде. Он боялся худшего. Нельзя сказать, что естественная застенчивость Эдит совершенно испарилась, и в банке она была по-прежнему очень неразговорчива, но, оставаясь наедине с Каримом, сама не переставала удивляться собственной смелости. Целых двадцать лет даже мысль о физической близости была ей отвратительна, и теперь она постепенно заново открывала для себя удивительный мир, который ее одновременно ужасал и отталкивал, привлекал и возбуждал. И их любовь становилась все более и более взаимной, все более и более увлекательной. Когда Эдит впервые прикоснулась к Кариму "там, внизу", она думала, что тут же умрет от ужаса и страха, но, к своему удивлению, осталась жива. Вечером третьего февраля Карим принес ей домой большую коробку, завернутую в подарочную бумагу и перевязанную лентой. - Карим, ты не должен делать мне подарки. Ты тратишь слишком много денег. Карим обнял Эдит и взъерошил ей волосы. Теперь ей это очень нравилось. - Послушай, котеночек, мой отец очень богат. Он высылает мне много денег. Ты предпочла бы, чтобы я тратил их в ночных клубах? Эдит нравилось и когда Карим поддразнивал ее. Вестимо же, Карим никогда не пойдет в эти ужасные заведения. Поэтому она все же принимала духи и туалетные принадлежности, к которым ни за что не прикоснулась бы еще каких-то две недели назад. - Можно открыть? - спросила она. - Для этого я ее и принес. Сначала Эдит не поняла, что это такое. Ей показалось, что в коробке лежит невесомая пена из шелка и кружив разных цветов. Потом она вспомнила, что в магазинах - разумеется, не в тех, где она обычно делала покупки, - видела что-то похожие на рекламных плакатах, и залилась краской. - Карим, йа не могу. Я просто не могу. - Можешь, - сказал он и улыбнулся. - Не упрямься, котеночек, иди в спальню и примерь. Прикрой дверь, я не буду подсматривать. Эдит разложила содержимое коробки на постели и долго рассматривала предмет за предметом. Чтобы она, Эдит Харденберг?.. Никогда. Здесь были чулки и пояса, трусики и лифчики, подвязки и короткие ночные рубашки, черные, розовые, алые, кремовые и бежевые, кружевные или отделанные кружевами. Ткань на ощупь казалась гладкой, как лед. Эдит провла в своей спальне целый час и наконец, накинув пеньюар, распахнула дверь. Карим отставил чашку с кофе, поднялся и подошел к ней. Изнеженно улыбаясь и не сводя с нее глаз, он начал развязывать пояс ее соблазнительного туалета. Эдит снова вспыхнула и, не выдержав взгляда Карима, отвернулась. Он бросил пеньюар на пол. - Знаешь, котеночек, - тихо сказал он, - ты выглядишь просто потрясающе. Она не знала, что ответить, поэтому просто обвила руками его шею и не испугалась, не ужаснулась, когда бедром ощутила под его джинсами что-то твердое.
|