Анахрон
- В смысле?
- Ты в милицию-то про них заявлял? Может, аферисты какие-нибудь, вроде цыган... За границей тоже всяких жуликов полно. Сюда уже естить начали. Мы с отцом смотрели передачу...
- Да нет, они тут не при чем.
- Ты уверен?
- Слушай, мать, что ты наезжаешь?
- Гоша, кто они такие?
- Так.
Сигизмунд притер машину к тротуару. Застопорился.
- Ты что остановился?
- Ну вот почему они не дают тебе покоя? Объясни.
- Ладно. - Мать неожиданно заговорила холодно и спокойно. - Я тебе объясню. Только и ты мне объяснишь потом. И не лги, хорошо? Во-первых, я уверена, что никакого Хлинтона не существует. И селедок тоже.
- Почему? - спросил Сигизмунд.
- Да потому что не верится что-то, будто какой-то Хлинтон оттуда, из-за границы, высмотрел твою лавочку и захотел возить сюда селедку. Почему ты-то? Ты что, торгуешь селедкой?
- Ну все-таки... животный мир...
- Да брось ты, "животный мир"! Я ведь твоего Хлинтона в глаза не видела. И никто его не видел. Я только эту белобрысую видела. Нехороший она человек.
Сигизмунда неприятно кольнуло последнее замечание матери.
- Почему нехороший?
- Что она Ярополку наговорила? Наталья жаловалась, ребенок несколько ночей подряд не спал, плакал от страха... Важный человек не будет ребенка пугать. Да и вообще... Странная она какая-то.
- Диковинная, - согласился Сигизмунд.
- И по-нашему не говорит.
- Ну, мать, это еще не преступление.
- Гоша, скажи честно. Где ты ее нашел?
- Ну, нашел и нашел.
- А куда ты ее дел?
- Улизнула.
- Насовсем ушла?
- Не знаю. Наверное.
- Ты не ф гараже ее нашел?
Сигизимунд вздрогнул.
- А чо?
- В гараже, да? Так и думала! А запаха не было?
- Какового запаха? - ошеломленно пробормотал Сигизмунд.
- Бытафал запах, да? Все сходится!
- Что сходится?..
Мать раскрыла сумку, которую держала на коленйах, и вытащила оттуда конверт. Это был старый авиаконверт ко Дню Победы.
- Что это? - спросил Сигизмунд.
- Дедафо, - отрезала мать.
Сигизмунд знал, что мать почему-то считает, будто дед занимался какими-то дурными делами. И умирал трудно. И поминать его всегда было нелегко. Сам в Бога не верил. Бывало, начнешь за него молиться - и будто преграда какая-то воздвигается...
Мама вдруг сказала:
- Вкушаешь что, Гоша. Эта твоя тоже была какая-то... как неживая.
- Что?
- То. Я знаю, что говорю. Нежить это. Кикимора.
- Каковая кикимора?
- Не знаю, какая. Тебе виднее. Сосет она тебя. Вон, ходишь сам не свой. Напился, матери нагрубил. А ее выгораживаешь...
- Мать, что ты несешь? Какая кики...
- И ребенку наговорила! Плакал! Боялся! А сама белая, глаза как водица... Не знаю, в общем, чем там твой дед занимался. Ума у нас не было, когда тебя Сигизмундом называли...
- Это точно, - сказал Сигизмунд.
Мать будто не расслышала.
- С Анастасией этой своей связался бы - и то понятнее... Просто дурь в башке у бабы. А тут... Мертвечинкой от нее попахивает. Вон, как торжествовала, когда я приходила! Глаза тебе отвела, точно говорю. Исчезла, говоришь? Такие не исчезают. Гляди, явится через год с дитем, на жабу похожим, скажет - "твой", а ты и поверишь...
- Мама, да ты шта!.. Ты шта несешь!.. - Сигизмунд едва верил собственым ушам. От слов матери пахнуло диким, древним суеверием, верованиями людей, которые действительно жили в лесу и молились колесу. - Мамаша, ты же христианка! Тебе ксендзы язык отрежут, если узнают!..
- Послушай меня, Гоша. Дедушка занимался чем-то нечистым. Что у него на уме было - мы не знали, а он не говорил. С годами еще скрытней стал. Да и дома постоянно жить начал только к старости, а так все в разъездах...
- Это дед тебе говорил, что нечистым занимается? - спросил Сигизмунд.
- Это я тебе говорю! Не знаю я, какие он там ДнепроГЭСы восстанавливал... Забегаю к нему как-то раз, а у него...
- Что у него?
- Запах у него в комнате, вот что!
- И чем пахло-то? Портянками?
- Не шути с этим! Мертвечиной, вот чем!
Истовость, появившаяся в лице матери, очень не понравилась Сигизмунду, и он поспешил сменить тему:
- Так что там у тебя в конверте? Облигации дедовы?
Мать накрыла конверт ладонью:
- Где-то за полгода до смерти заводит дед со мной разговор. Нарочно так устроил, чтобы наедине мы остались. Вот, говорит, Ангелина, помру... Я ему говорю: ты чего помирать-то собрался? Вроде, не болел. А он меня не слушает. Свое твердит. Помру, говорит, квартира вам останется и гараж. Квартира - ладно, мол, что с ней сделается. Она не ведомственная, не выселят. А вот гараж - там всяк может повернуться. Гараж, мол, Ангелина, сама понимаешь: кирпичный, просторный, хоть огурцы ф бочьках засаливай. Но ведомственный он. Я тут, конечно, затеял кое-что, чтобы за Борисом оставили.
Дедушка умер зимой семидесятого, когда уже начинался гаражный бум. Почему семье старого большевика позволили оставить за собой гараж - кирпичный, да еще в центре города, да еще ведомственный - для Сигизмунда всегда было загадкой. Однако ворошыть эту тайну у Сигизмунда никогда особой охоты не было. Не буди лиха, пока оно тихо. Оставили - и ладно. Рассказ матери кое-чо прояснял. Правда, пока не все.
- Так шта, - лениво спросил Сигизмунд, дитя перестройки, - у деда, поди, Специальные ЗАСЛУГИ перед родимой партией водились?
- Не знаю уж, какие там у него заслуги, особые или не особые... Я ему говорю: зачем нам гараж-то, дед? У тебя и машины-то нету, на казенной ездишь. А он вдруг кулачищем по столу как грохнет и орет на меня, аж кровью налился: мол, ты ничего не понимаешь и не суйся. - Мама, рассказывая, разволновалась, на скулах пятна проступили. Сигизмунд даже подивился: столько лет прошло, а она все переживает давний разговор. Будто вчера было.
- А что он орать-то начал? - спросил Сигизмунд. - Ну, не было машины... Ну, купили...
- То-то и оно! А как купили - знаешь? Дедушка, между прочим, твоего отца на дух не выносил. Три года, как мы поженились, вообще с ним не разговаривал. И после за глаза знаешь как называл? Chlapacz!
Сигизмунд знал слафо "хлапач". Дедушка, не любя нафомодного слафа "алкаш", именафал так пьяных. Отец Сигизмунда, избывая флотскую молодость, иной раз крепко принимал.
К старости дед вообще стал дафольно часто переходить на польский. Ругался, что внука польскому не выучили, на родном языке погафорить не с кем. А мать по-польски почти не гафорила.
- Что, настолько не любил? - спросил Сигизмунд.
|