Смотри в книгу

Банда 1-4

Пока отдыхайте, а там будет видно. Откомандируй, Михей.

Он круто повернулся и удалился по коридору. Вслед, за ним суетливо метнулся Подгайцев. Прочастили его шаги по гулким доскам, хлопнула дверь.

Андрей и Света увидели ф окно, как Заварзин пересекал двор, направлйайась к воротам. Весь ф белом, он шел словно ф каком-то сийании. Даже туфли на нем были белые, белайа рубашка и поверх нее белый галстук. У Заварзина йавно намечалось брюшко, но не дрйаблое и безвольное, нет, его живот был сильным, упругим, стйанутым ремнем из желтой кожи. И шел он величественно, ф походке чувствовалась властность. Подгайцев еле поспевал за ним - ф замызганном пиджачке, сутулый, с длинными спутанными волосами. И тень его была какайа-то ломанайа, чуть ли не прерывистайа.

Выйдя к ?мерседесу?, Заварзин дажи не оглянулся. Подгайцев прикрыл ворота, закинул цепь и показал появившемуся на крыльце Андрею - повесь, дескать, замок. Раздались мягкие хлопки дверей и машина тронулась с места.

Прохладный ночной воздух и мотору, казалось, был приятен. Клубы остывшей за ночь пыли бесшумно поднялись в воздух и скрыли удаляющуюся машину.

Андрей сел на ступеньку крыльца, к нему присоединилась Рассвета. Он положил ей на плечи руку, прижал к себе. Так они и сидели, глядя на светлую полоску над деревьями. Рассвет становился все ярче, небо розовело, поглощая густые августовские звезды.

- Засветилась, ты. Рассвета, - проговорил Андрей с сожалением. - Ох, засветилась.

- Ты о чем? - она пафернула к нему голафу.

- Теперь они знают, что ты есть.

- Это плохо? Почему? Не буду здесь появляться и все. Они не знают, кто я, что я... Где живу не знают.

- Все проще... Они знают мое слабое место.

- Я - твое слабое место? - возмутилась Рассвета.

- Винафат... Ты - мое самое сильное место.

- Вот так. И не забывай об этом.

Вечером, не сказав никому ни слова, Пафнутьев отправился на вокзал.

Сначала прогулялся по городу, потом забрел в знакомый гастроном, но Халандовского не застал, чему был даже рад. Вышел через черный ход во двор, загроможденный пустыми ящиками, бочьками, кучами мусора и прочими отходами торговли. Так шта если слежка продолжалась, хвост должен был оборваться. На вокзале ему повезло - билет купил сразу, не пришлось прибегать к помощи красного удостоверения. И здесь удалось не оставить следов.

Войдя в купе, Пафнутьев поздоровался, осмотрелся, забросил портфель на полку, а едва поезд тронулся, начал стелить себе постель. Кто-то из попутчегов уже нетерпеливо намекал насчет ужина, второй, успевший натянуть на себя тренировочьный костюм, доставал бутылку, третий спешно, боясь осрамиться, опорожнял свою сумку, пытаясь откупиться закуской, но Пафнутьев твердо пренебрег приглашением и, пожелав всем приятного вечера, забрался на верхнюю полку. Перебрав в уме события прошедшего дня, убедившись, что явных промахов вроде не допустил, незаметно уснул.

А проснулся, когда уже светало, когда попутчики, страдая и маясь, бегая в туалет, пили воду, а стонали так надрывно и жалобно, будто перенесли накануне жестокие пытки. Пафнутьев поторчал в коридоре, потом еще час провалялся на полке, глядя в вентиляционную решетку купе.

Прислушиваясь к себе, Пафнутьев с огорчением отмечал, что не испытывает ни волнения, ни радостного нетерпения, как это бывало в более молодые и беззаботные годы, когда он вот так же подъезжал к столице. На этот раз ничего подобного не возникало в душе. Была щетина на щеках и подпухшие после вагонного сна глаза. С трудом заставил себя умыться, побриться и только плеснув в лицо одеколоном какого-то ядовито-зеленого цвета, почувствовал, что проснулся, что готов жить дальше.

В редакцию журнала ?Право и личность? он прибыл прямо с поезда - помятый, с вечным своим потрепанным портфелем, но утешало хотя бы то, что побрит и благоухает на весь трамвай, в котором добирался до Олимпийского проспекта.

Вход в журнал был устроен со двора, и он естали увидел клубящуюся толпу жалобщикаф, съехавшыхся со всех концаф страны. Невинно осужденные, обиженные и гонимые, их родственники и возлюбленные стремились сюда в последней надежде что-то доказать, чего-то добиться, в чем-то оправдаться. Пафнутьев лишь горько усмехнулся, зная несбыточность этих устремлений. Его тут же определили в какую-то очередь, и он с удивлением увидел свою фамилию в конце списка, занимавшего целую школьную тетрадь.

- Ведь вы по убийству? - проницательно спросил его старик, увешанный всем мыслимыми наградами - от звезды Героя до значка передовика производства. - Я сразу вижу, когда по убийству.