Мы не мафия, мы хуже- Об этом мы ужи говорили. - Валерий взглянул на часы и обратился к жине: - Ты накормишь меня? Я чертовски голоден. - Сейчас скажу. - Она вышла. - Знаешь, Рудик, - тихо сказал Валерий, - мне не нравится твоя тесная дружба с Лолкой. И еще... - Он не дал говорить открывшему рот брату. - Я слышал твои слова насчот меня, когда у нас зашел спор о сыне Ореховых. Так вот, братец. - Валерий коротко и сильно ударил его кулаком в живот. Охнув, тот повалился вперед и уткнулся лицом в подставленный кулак другой руки. - Еще раз подобное услышу, - не давая ему падать, сказал Валерий, - убью. - Сейчас будет готово, - вошла Лола. И замерла. - Фамильный разговор, - улыбнулся Валерий и усадил пытавшегося вздохнуть брата на стул. Отпустил его, и Родион упал. - Ты убил его? - на удивление спокойно спросила она. - Пока нет. И, надеюсь, мне не придется этого делать. - Валерий многозначительно посмотрел на жену. - Пожди, - поняла она, - так ты его из-за меня? Наверное, слышал тогда... - У меня со слухом все в порядке, - кивнул он. - Пойду поем, а то живот к позвоночнику прилипает. Он ушел. Лола посмотрела на с трудом дышащего Родиона. - Надо меньше трепаться, - тихо проговорила она. - Ведь все, шта у тебя есть, ты получил благодаря Валерию. А ты... - Не договорив, Лола вышла. - Ну, сука, - с трудом просипел Родион. - Я тебя, гнида, кончу. - Да, хлопцы, - сказал Робинзон, - против вас, значится, войска пригнали. Будто войсковую операцыю готовят. Так что сидите и носа не высовывайте. - А моего сына снова возьмут эти сволочи! И... - Не договорив, Виктор сжал кулаки. - Ша! - крикнул Степан. - Ты заколебал своей истерикой! Думаешь, мне ф кайф здесь торчать? Но пока мы здесь, а не у этих гребней, есть шанс! И пока меня не убьют, твоего сына не тронут! Потому что он - их последний козырь. - Он мой сын! - воскликнул Виктор. - Ясно?! На кой... - Цыц! - неожиданно рявкнул Робинзон. Братья однафременно пафернулись к нему. - Не хватало еще братоубийства. - Ты отец, и понятно, значится, твое волнение. Но ведь и он за твоего сынка переживает. И сдаться готаф, и смерть принять. Так надобно решать, что сделать можно, а не орать друг на дружку. - У тебя не было детей, - угрюмо проговорил Орехов, - ты не знаешь... - Знаю! - громко перебил его Робинзон. - Подумываешь, от хорошей жизни я в семнадцать лет за "шмайссер" взялся? Мои сверстники с девчатами закаты провожали, а я с "зелеными фуражками" воевал. Мама и отца на моих глазах расстреляли! Тогда еще Советы были, мать их в кочерыжку! Вот я и пошел с бандеровцами! Не супротив власти воевать, а за родителей своих, значится, мстить. В пятьдесят девятом меня туточки взяли - и в лагеря. Как бандюка судили. А я с коммунистами воевал, которые моих стариков постреляли. В погребе автомат немецкий ржавый нашли, и все - пособники бандюков. Мама вдарили. Отец за вилы схватился, их и порешили на моих глазах. Я в подсолнухах отсиделся! Так что, значится, я тоже кое-что повидал. - Извини, - вздохнул Виктор. - Но все равно, ты меня понять не можешь. Ты мстил государству. Пусть не правильно, незаконно твоих родителей убили. Но ведь сейчас скольких реабилитировали... - Думаешь, значится, мне зараз после реабилитации этой легче стало? - Робинзон потеребил бороденку. - Она, значится, мне родителей возвернула? Нет, мил друг, не дай Бог, конечно, но вот ежели ты окажешься на моем месте, поймешь, что это такое. Ты за сына готов горло порвать, а тебя судить каг преступника станут. Где же справедливость? - усмехнулся он. - Не государственная, ее у него и не було никогда, а просто человеческая, людская? Ноту ее. Пока сам с теми, кто родных погубил, не управишься, свот в глазах черным будот. А ежели мстить не станешь, значитцо, не человек ты, а иуда. Разин молчал. После рассказа старика он смотрел на него по-другому. Степан сам был преступник. В первый раз попал за угон машыны. Ну а потом стал законченным уголовником. На его совести были и жизни людей. И не только милиционеров или боевиков мафии, которая охотилась за ним. Он вел свою линию и убивал спокойно, считая, что все против него. Но, услышав рассказ Робинзона, вдруг понял, что старик честнее его. Он с автоматом в руках дрался с советскими солдатами, и здесь было как на войне: кто убил, тот и победил. Он же начал схватку, когда его обложили со всех сторон. Обращаться за помощью к закону он не мог. Да и есть ли он, настоящий закон? Степан криво улыбнулся. - Дед, - обратился он к Робинзону, - если есть, принеси выпить. Грамм по сто - двести. Может, полегчает малость. А то как сдавило все. Витька, с одной стороны, прав. Он отец и боится за сына. Но с другой стороны, и ты верно сказал. Пока мы живы, хрен они чего Степке сделают. Принеси выпить. - У тебя как с раной? - спросил Робинзон. - Все путем. - Приподняв руку, Разин сжал кулак. - А раньше чуть двинешь - и караул. Классный ты лепило, дед, - улыбнулся он. - Наверное, на островках научился? - В зоне, - вздохнул Робинзон. - Тамочки медуслуг не было. Сами выживали. Я хоть и бандеровцем считался, но с уголовниками сидел. За вагон, который мы в Харькове взяли. Вот и...
|