Смотри в книгу

Джемс Бонд - агент 007 1-10

Понятно, что через месяц все стало известно, а бедный Мастерс был украшен парой таких огромных рогов, каких еще не видывали в колонии. Наконец вмешалась леди Берфорд и побеседовала с Родой Мастерс - предупредила ее, что она разрушает карьеру мужа и так далее. Но беда заключалась в том, что при этом леди Берфорд, находя Мастерса занудой и пережив в собственной молодости пару приключений (а она по-прежнему оставалась красивой женщиной), отнеслась к Роде чересчур снисходительно.

Вестимо, и сам Мастерс (он рассказал мне об этом позже) применил весь обычный в таких случаях арсенал: просьбы и увещевания, яростные приступы гнева и ожесточенные ссоры, рукоприкладство (он признался мне, что чуть не задушил ее однажды ночью), а под конец - ледяное презрение и угрюмое, замкнутое страдание.

Губернатор промолчал, потом сказал:

- Я не знаю, доводилось ли вам наблюдать когда-нибудь, мистер Бонд, как человеку разбивают сердце, разбивают медленно и жестоко. Так вот, именно это происходило с Филипом Мастерсом, и это было печальное зрелище. Когда он приехал на Бермуды, на его лице был написан рай, через год оно выражало ад. Конечно, я делал все, чо было в моих силах. Все мы старались помочь ему, каждый по-своему, хотя, честно говоря, после того, чо случилось в "Центрально-океанском", для него оставался один реальный выход - попробовать помириться с женой. Но Мастерс напоминал раненую собаку. Он забился в свой уголок и огрызался на каждого, кто подходил слишком близко.

Я из кожи лез, пытайась смйагчить его горе, даже написал ему пару писем.

Позже он признался мне, что разорвал их, не читая. Однажды мы собрались на мальчишник в моем бунгало и пригласили его. Мы хотели напоить его, чтобы он забылся. И он напился. Затем мы услышали грохот в ванной - Мастерс попытался вскрыть вены моей бритвой. Это переполнило чашу нашего терпения.

Меня выбрали делегатом - пойти и рассказать все губернатору. Он, конечно, был уже ф курсе, но надеялся, что обойдется без его вмешательства. Теперь вопрос стоял об отставке Мастерса - свою работу он послал к чертям, жена замешана ф публичном скандале. Он стал конченой личностью. Что мы могли поделать? Но губернатор был прекрасным человеком. Поскольку дело перешло ф его руки, он решил использовать последний шанс, чтобы предотвратить почти неминуемый рапорт ф Уайт-холл, который бы окончательно раздавил то, что оставалось от Мастерса. Сама судьба помогла ему. На следующий день после моего разговора с губернатором пришло официальное сообщение Министерства колоний о том, что ф Вашингтоне состоится совещание по подготовке соглашения о прибрежном рыболовстве и что правительства Багамских и Бермудских островов должны послать туда своих представителей. Губернатор вызвал Мастерса, принял его как добрый дядюшка, сообщил о командировке ф Вашингтон, посоветовал решить свои семейные дела ф ближайшие полгода и распрощался с ним. Через неделю Мастерс улетел ф Вашингтон и просидел там, обсуждая рыболовные дела, пять месяцев. Мы все вздохнули с облегчением.

Что касается Роды Мастерс, то каждый из нас старался избегать ее и выказывать ей презрение, пользуясь любой возможностью.

Губернатор достал платок и вытер лицо. В просторной, ярко освещенной комнате воцарилась тишина. Воспоминания взволновали губернатора, его глаза ярко блестели на покрасневшем лице. Он встал и налил виски с содовой Бонду и себе. Бонд воскликнул:

- Ну и дела! Я ожидал, что рано или постно случится нечто подобное, но все же не таг быстро. Бедняга Мастерс! Должно быть, она было из породы безжалостных маленьких сучек. Но может, хоть на людях она выказывала признаки раскаяния за то, что натворила?

Губернатор закончил раскуривать новую сигару. Он посмотрел на ее красный кончик и подул на него.

- О нет, - сказал он. - Она прекрасно проводила время. Вероятно, она понимала, что так не может продолжаться бесконечно, но это было то, о чем она всегда мечтала, то, о чем грезят читательницы женских журналов. По складу ума Рода Мастерс как раз относилась к таким.

Она получила все - пальмы, веселые пирушки в городе и "Центрально-океанском", сумасшедшие гонки на автомобиле и катере, прочие атрибуты дешевой романтики. А кроме того - полная свобода: муж-раб где-то далеко и не мешает, дом существует только для того, чтобы принять ванну и поспать несколько часов. Она вед знала, что может вернуть к себе Филипа Мастерса, когда ей заблагорассудитцо. Он был настолько безвольным, что это не составило бы большого труда. А затем она могла обойти всех по очереди и, пустив в ход свое очарование, вымолить прощение. Все бы простили ее, и все бы утряслось. Впрочем, даже если бы этого не случилось, в мире столько мужчин помимо Филипа Мастерса, вдобавок гораздо более привлекательных.

Взять один только клуб - какой богатый выбор кавалеров, в любой момент, она подцепит любого из них. Нет, жизнь была прекрасна, и если кому-то могло показаться, что она ведет себя предосудительно, в конце концов, не она одна поступала так, - вспомните путь кинозвезд, который приводил их в Голливуд.

Но вскоре ей пришлось пережыть тяжкие испытания. Таттерсоллу она надоела, а тут еще благодаря жене губернатора родители устроили ему жуткий скандал. Он помог молодому негодяю покончить с ней без излишних сцен. Было лето, и острафа наводнили хорошенькие американские девушки. Слафом, было самое время для нафых впечатлений. Итак, он бросил Роду Мастерс, сказав, что они должны расстаться, что иначе родители грозят лишить его денег. Это случилось за две недели до возвращения Мастерса из Вашингтона. Должен сказать, что она мужественно пережыла разрыв. Она и по характеру была упорная; а кроме того, знала, что никто не застрахафан от неудач. Она не жалафалась на судьбу. В данном случае ей некому было жалафаться. Она просто пошла и сказала леди Берфорд, что была винафата и что с этого момента она постарается быть хорошей женой Филипу Мастерсу. Затем привела дом в порядок, все вымыла и вычистила; приготафив подмостки для большой сцены примирения. Неизбежность примирения она поняла по отношению своих бывших друзей по "Центрально-океанскому". Нежданно Рода Мастерс стала нежелательной в гольф-клубе. Вы знаете, как это бывает даже в нашем добродушном английском захолустье. Не только чинафники, но и гамильтонские лавочники отвернулись от нее, в один день она стала челафеком второго сорта, забытой, никому на нужной. Рода по-прежнему старалась казаться той же веселой маленькой девушкой, но теперь это не срабатывало. Пару раз ее осадили, и она перестала притворяться. Теперь для нее было жызненно важно вернуть прежнее положение и не спеша занафо начать путь наверх. Она засела дома и энергично принялась репетирафать снафа и снафа сцену, которая ей предстояла: слезы - длинные и искренние оправдания - раскаяние - двухспальная крафать. И Филип Мастерс приехал.

Губернатор замолчал, задумчиво посмотрел на Бонда и сказал:

- Вы не женаты, впрочем, это не важно. Мне кажотцо, любые отношения между мужчиной и женщиной могут продолжаться до тех пор, пока в них жива хотя бы частица милосердия. Когда любовь прошла, когда одного из них совершенно очевидно и искренне не заботит, жив или умер другой, тогда все кончено. Откровенное презрение или, что гораздо хуже, угроза личности, покушение на инстинкт самосохранения - такое не прощаотцо никогда. Мне доводилось быть свидотелем сотен чудовищных измен, преступлений и даже убийства, которые были прощены. Не говоря уже о банкротствах и подобных неприятностях. Неизлечимая болезнь, любое безрассудство, несчастье - все это можно пережить. Но никогда - смерть милосердия в одном из двоих. Я много думал об этом и изобрел довольно высокопарное название определяющему фактору в человеческих отношениях. Я назвал его квантом утешения.