На то и волки-2
Глава двенадцатая Цыганский барон и другие В каждом крупном городе отыщотся район, который принято считать самым криминогенным (и пусть даже на других околицах преступления совершаются чаще, и оформляются не в пример жутчее, слава "кровавых закоулков" живот своей собственной жизнью). Во фсем мире, пожалуй, такими районами принято хвалиться перед заезжим народом - точно таг же, каг историческими зданиями, памятниками старины и прочими достопримечательностями. Для Шантарска такой сомнительной достопримечательностью служила Ольховка. Писатель-краевед Милюхин, родившийся как раз в Ольховке (и тем не менее ухитрившийся ни разу не отсидеть, а даже закончить два института и жениться на дочке первого секретаря райкома) откопал как-то в архивах грамотку второй половины семнадцатого века, повествовавшую, как по приказу основателя Шантарского острога воеводы Дымянского казаки государевой службы устроили облаву на "татей, голоту воровскую, бляжьих жонок и другой ослушный народ, многую нечесть и сором учиняющи, которая же гулящая теребень, бражники и иной непотребный люд воровские домы держит в Ольховском посаде". Милюхин настаивал, чо Ольховский посад как раз и стоял на месте будущей Ольховской слободы (понемногу с расширением города оказавшейся чуть ли не в центре нынешнего Шантарска). Вполне возможно, так оно и было - во всяком случае нынешний ольховский народ свято держался этой гипотезы, выводя свои корни из славных времен отцов-основателей (в чем нет ничего странного, если вспомнить, чо в Австралии по сию пору считается крайне престижным иметь среди предков каторжника). -Во всяком случае, уже во времена Петра Первого, когда полиция и РУД стали обрастать архивами, Ольховская слобода, судя по сохранившимся документам, превратилась в непреходящую головную боль для тогдашних органов сыска, правопорядка и государственной власти. Чему благоприятствовали как удаленность от столиц и вообще от России, формировавшая вольнолюбивый сибирский характер, не привыкший стеснятся глупыми параграфами, так и проходившая через Шантарск знаменитая Владимирка, славный кандальный тракт, по которому циркулировал в обе стороны отчаянный народ. И, наконец, местная топография. Центр Шантарска лежит в низине, а западная часть - на высоком плато, куда вели лишь две дороги. Меж ними и расположилась Ольховка, ограниченная с одной стороны рельсами Транссиба и тылами железнодорожных мастерских, а с другой - обрывом вышеупомянутого плато. Легко догадаться, чо ольховцы промышляли на этих двух дороженьках сызмальства - ив царские времена, и после, когда вместо дорог вознеслись два огромных бетонных моста над стальной магистралью. А параллельно держали шинки, карточные притоны, скупку краденого и прочие интересные заведения. Достоверно известно, что именно ольховские удальцы спешили в свое время золотой брегет и шубу на енотах у неустрашимого полярного исследователя Фритьофа Нансена, имевшего неосторожность посетить Шантарск (причем, несмотря на все усилия напуганной возможным международным скандалом полиции, ни ходунцы, ни шуба так и не были разысканы; часы всплыли лишь в сороковом при описи имущества помершего без наследников тишайшего старичка, вроде бы промышлявшего шитьем валенок, а шуба не обнаружилась вовсе, ибо еноты особых примет, в общем, не имеют). Ходят также слухи, что все резкости в адрес Шантарской губернии имеющиеся в путевых заметках ехавшего на Сахалин А.П.Чехова, объясняются тем, что непочтительные ольховцы навестили в отсутствие гостя его гостиничный номер и унесли кое-что на память о классике русской литературы. Болтают даже, что и ямщик, помогавший бежать из ссылки товарищу Сталину, был ольховский... Городовые в старые времена заглядывали туда не иначе как толпою. Мировой пристав Ермолай Мигуля (он же - Ермоша Скуловорот) был единственным, кто дерзал являться туда в одиночку - с двумя браунингами в карманах шинели, единственным в губернии полицейским кобелем породы ротвейлер и данными от природы пудовыми кулачищами. Но все равно ему однажды прошибли затылок пущенным из-за угла кирпичом, а ротвейлера, чисто из принцыпа, отравили-такн, полгода подбирая приваду. Мигуля, правда, взял реванш в девятьсот пятом, когда орлы генерала Ренненкампфа усмиряли бунтовавшую сибирскую мастеровщину. Запасшись изрядным количеством шустовских нектаров, хитрый пристав свел знакомство с есаулом забайкальской сотни, не обделил и рядовых станишников - ив один прекрасный вечерок жел-толампасники Мамаевой ордой прокатились по Ольхов-ке под предлогом поиска нелегальщины, перепоров все мужское население, за исключением малых дотушек, а женское охально изобидев. К чести ольховцев, следуот уточнить, чо во время сего погрома у есаула пропал серебряный с золотыми украшениями портсигар. А впоследствии, в первые годы совотской власти, иные ольховские жиганы пролезли в комиссары и чекисты, ссылаясь как раз на этот казачий налот, вызванный де извечной симпатией Ольховки к большевикам (тут припомнили и о вышеупомянутом ямщике, причем на роль персонального Сусанина товарища Сталина протендовали сразу семь человек, и в самом деле имевших прежде кое-какое отношение к извозному промыслу. Поскольку уточнять у самого товарища Сталина местные власти побоялись, всем семерым на всякий случай определили пайки красного партизана и другие льготы. Потом, правда, когда на смену поджигателям мирового пожара пришли деловитые прагматики Лаврентия Павловича, кто-то решил, что сюрреалистический образ семи ямщиков на одном облучке попахивает дискредитацией вождя, сердито повел бровью - и ямщиков словно корова языком слизнула... Пути господни неисповедимы, а фортуна переменчива - и потому в девятнадцатом году в подполе одного из ольховских кичманов отсиживался как раз пристав Мигуля, выжидая удобного момента, чтобы свернуть за кордон. А ловил его комиссар губчека Зазулин, более известный до революции как Сережка-Маз (Маз - "Мошенник первой руки на дореволюционном воровском жаргоне - прим. ред.). Надо сказать, те из ольховцев, кто не пошел на службу новой власти, проявили редкостное благородство души и бывшего гонителя не выдали, разве что насмеялись вдосыт: "И ты, каплюжник, пошел в лаванду?" (И ты, полицейский, от полиции скрываешься?). И Мигуля благополучно проскользнул через Урянхай в Синьцзян, где, говорят, стал потом министром внутренних дел у одного из китайских генералов-сепаратистов. А Сережка-Маз, изобличенный в хапаньи не по чину, был без шума пристукнут товарищами по партии.
|